Память Крови
Шрифт:
Игорь, тормознувшийся в прихожей, чтобы включить камеру, вскинул ее на плечо и приготовился снимать…
В этот момент в комнате раздались лязг затвора и три выстрела подряд…
Стрелял один пистолет, и это был не милицейский ПМ!
Даже много лет спустя Игорь не перестанет удивляться фантастической многослойности и ясности сознания, возникающей в минуты опасности. Будто работают, по меньшей мере, две головы одновременно: все замечают, мгновенно анализируют да еще и успевают обменяться информацией:
— Камеру — за спину, закреплен ли ремень?
— Пистолет на взвод!
— А
— Да черт с ней, подныривай снизу, тебя ждут, как мишень, в проеме…
— Пошел!
Выбросив руку со взведенным Макаровым вперед, Игорь впрыгнул в комнату. Он был готов увидеть лежащих вповалку ребят и направленный на него ствол. Но чужой пистолет, маленький, со странным раструбом на конце, валялся на полу. И трупов не было. Слева, у стены, схватившись за лицо и покачиваясь, стоял живой Вовка. И в полуприкрытой занавесками нише, где, действительно, образовалась куча-мала, все были живые. И даже очень. В руки бьющегося на краю деревянной кровати и пытающегося встать Янека с двух сторон вцепились два Сашки. Витька, стоя на коленях, прижимал ноги. А Пашка, рыча, пыхтя и облапив голову противника, пытался согнуть его, навалившись всем телом, чтобы помочь другим сыщикам завести назад и стянуть наручниками руки дерзкого беглеца.
Мысли автоматными строчками: «Вовка ранен? Как воняет порохом, глаза режет!. Слева!».
Ленка, истошно визжа: «Не бейте его, сволочи!» — словно маленькая ведьма, выпрыгнула откуда-то с табуреткой в руках.
Игорь едва успел подставить руку, и ограненный металлом угол пролетел в считанных миллиметрах от витькиного виска. Потеряв равновесие, Ленка с грохотом рухнула на пол вместе со своим грозным оружием, но, мгновенно вскочив, снова бросилась в атаку. Игорь, щелкнув предохранителем пистолета, чтобы не сорвать случайный выстрел, свободной рукой выбил табурет и сквозь зубы процедил:
— Уйди, девочка!
Получилось убедительно. Ленка, зарыдав, шарахнулась назад.
Но в этот момент произошло невероятное.
Янек, шагнув за грань человеческих возможностей, в диком, безумном стремлении к свободе рванулся вперед… и стал выпрямляться, поднимая на себе триста сорок кило неслабых оперов.
Игорь метнулся к нему:
— Пашка, руки!
Непонимающий взгляд.
— Руки убери!
Сообразив, Пашка резко сбросил ладони. В воздухе мелькнул зажатый в кулаке вороненый ПМ, и его рукоятка обрушилась на открывшийся затылок. Удар пришелся острым краем выглядывающей из рукояти обоймы. Хлестанула кровь, и отрезвленный страшной болью Янек рухнул на колени, будто сломившись пополам.
Двойной щелчок наручников!
— Все! — в одном выкрике слились полный отчаянья голос Янека и останавливающий возглас Саньки Петрова.
Янек стоял в коридорчике, независимо вздернув замотанную бинтом голову и глядя беспросветно тоскливыми глазами куда-то вверх.
Возле него суетилась, беспрерывно всхлипывая и причитая, Ленка. Она то бросалась обнимать мужа, то снова начинала кидаться на сыщиков:
— Гады! Кто голову ему разбил?! Гады! Я вас сама убью!
— Скажи спасибо, что его не пристрелили, — неосторожно ответил Витька.
— Я вам пристрелю, я вам пристрелю!
Ее вопли уже изрядно надоели. И без того раздражения
— Пистолетик-то газовый… — вышедший из комнаты Пашка одной рукой прикрывал лицо носовым платком, а другой — осторожно держал подлую машинку за рифленые щечки рукояти, чтоб не смазать чужие «пальчики».
И тут до всех дошло.
Вовка, получивший порцию газа чуть ли не в упор, отчаянно кашляя и вытирая непрерывно льющиеся слезы, перегнулся через перила на лестничной площадке. Игорь, то чихая, то судорожно перхая, пошел к двери, приговаривая:
— Ну дурак, ну дурак!
Хозяин квартиры, как оказалось, свояк Янека, во время свалки закрывшийся на кухне и благоразумно удержавший свою жену, кинулся открывать окна.
Уже на выходе, Саня, придержав Янека за рукав и укоризненно покачав головой, сказал:
— Дурья башка, ведь тебя и в самом деле пристрелить могли!
— А я не хочу так жить! На х… мне такая жизнь нужна! Все равно уйду! Из СИЗО, из колонии — уйду!
— Ты себе сам такую жизнь сделал. Сам и переделывай. Ты подумай об этом…
По дороге в горотдел Витька развлекался тем, что доставал Игоря:
— Ну ты, Пресса, даешь! Ну ты убивец! Это все журналисты такие?
Игорь отмалчивался, переваривая происшедшее. Как ни крути, а он, действительно, погорячился. И только крепкий череп Янека спас их обоих: беглеца — от смерти, а его — от страшного греха ненужного убийства.
Саня сердито оборвал Витьку:
— Отцепись от человека, репей. Если бы не он, мы бы в третий раз, на потеху всему городу, могли облажаться. А ты, Игорь, не переживай, мы все под этим делом ходим.
В дежурке горотдела все было как обычно. Кроме суточной смены там находились: ППСники с доставленными участниками пьяной драки; ждущий отправки в «трезвяк» интеллигентного вида мужичок, громко вслух увольняющий всех заходящих в «предбанник» милиционеров; редкие в этих широтах цыгане, задержанные с фальшивыми «золотыми» безделушками; выуженная из подвала троица подростков с мутными глазами и мазками клея «Момент» на всклокоченных шевелюрах; тринадцатилетняя «плечевая», которая развлекалась тем, что доставала забившегося от нее в уголок зашуганного наркошу. Все они еще ждали своей очереди в группу разбора. А за стеночкой, на разные голоса, выли, орали, сквернословили или просто занудливо колотили в двери обитатели камер, которым не повезло услышать ласковое напутствие: «Катись к едрене-фене и больше не попадайся». В общем — нормальный, повседневный дурдом, благодаря которому ни один оперативный дежурный не отмечал свое сорокалетие без ишемической болезни сердца или язвы желудка.
Появление Янека со свитой вызвало неподдельный восторг:
— А, побегунчик наш! Где головку-то зашиб? Споткнулся? Ну нельзя же так быстро бегать!
Надо сказать, что реплики, конечно, были не слишком нежные, но и настоящего яда в голосах не ощущалось. Куда больше злились в свое время на Кумыкова, который не только сам влип, но и подвел под неприятности всю смену.
А потому и оживший Янек отвечал в тон:
— Да я только навестить вас и поспать спокойно. А то все на нервах: так и ждешь, что Петров подушку отберет. Отосплюсь — и снова сбегу.