Память сердца
Шрифт:
Ко второму входу я не пошел, а ближайшую газету рассмотрел с интересом, ведь сам любил рисовать стенгазеты.
В метро мне было душно. Ни сирен, ни выстрелов не слышно, но ночевать, несмотря на все уговоры друга, я не остался. Когда объявили отбой, преодолев огромное количество ступенек, вылез на вольный воздух. На улице вернулась легкость, ощущение особого покоя. Я пошел домой…
Проходя мимо вокзала, услышал гудок паровоза. Он напомнил мне гудок из детства – расторгуевский. Когда был у родных в Расторгуеве, почему же я не зашел к Косте Тыртову?..
Тыртов.
Костя, Костя! Еще один друг детства и, пожалуй, самый близкий по духу – по творческим пристрастиям, по мироощущению. Он стал артистом, я – режиссером.
Мы с Костей знакомы с далекого 30-го года, с того времени, когда Тыртовы занимались изготовлением мороженого и торговали им на полустанке Расторгуево.
Размышляя об этом эпизоде, я никак не мог вспомнить имя одного из братьев Тыртовых. Первого звали «дядь Саша», с ним дружил мой старший брат Хасан. Имя второго мороженщика – ну никак не мог вспомнить. И вот как-то по телевизору услышал слово «мороженое», – и меня осенило: «Егор! Мороженщик Егор!» Конечно, второго брата звали Егор. Вот так иногда память взбрыкивает. Отец Кости Тыртова – Егор. Кажется…
Мой брат мне все время говорил: «Иди к Косте». Ему хотелось, чтобы мы дружили. Костя старше меня на два года, когда произошло то, о чем я хочу рассказать, мне было около четырех, Косте – шесть. Итак…
Как-то Хасан повел меня к Тыртовым смотреть, как делают мороженое. Помню деревянную кадку; в нее поставили блестящий алюминиевый бидон с крышкой и ручкой, обложили бидон колотым льдом и, взявшись за ручку крышки, крутили направо-налево, направо-налево… – И так несколько минут. Потом открыли: там мороженое – нежное, светло-кремового цвета! Оно обдало всех таким ароматом, что и сейчас помню! А тогда – упасть можно было!.. Крышку закрыли и крутили так еще – до тех пор, пока мороженое не застынет.
Это мои первые ассоциации, связанные с фамилией Тыртов. Вкусные, ароматные и очень-очень приятные. Мороженое…
Как-то мы с Костей играли, бегали по лужайке. Тогда в Расторгуеве шаг от рельсов – и ты в цветущем поле, полном яркого разнотравья и бабочек. Ни одного строения! Играй, бегай, – не хочу!..
И вот дядя Егор подзывает нас с Костей и просит побыть у будки, посторожить: кончилось мороженое и надо за ним сходить домой. Мы остались. Будка была заперта. Мы потоптались, разгоряченные игрой. Делать нечего. Скучно…
А за стеклом окошек лежат пачки вафель! Тогда мороженое продавали не так, как сейчас. На специальный стаканчик клали маленький тоненький кружочек вафли, на него мороженое, сверху вторую вафлю, щелк, – и все готово! Двенадцать копеек! Побольше порция – восемнадцать копеек. А без вафли мороженое не сделаешь, не продашь.
Итак, лежат пачки ароматных хрустящих вафель. Аж через стекло так вкусно пахнут, будто зовут!.. Повторяю, будка была заперта. Как мы оказались внутри – не помню. Но вафель откушали вдоволь!..
Пришли дядь Егор и дядь Саша, притащили мороженое. Но вафель-то нет!.. Не помню: наверное, ругали. Но отчетливо помню сердитое лицо дяди Егора и смеющегося дядь Сашу, который предлагал накормить нас мороженым без
Подошел Хасан. Узнав, что нас хотят накормить, «чтоб мы лопнули», удивился:
– Как, чтоб лопнули? Что ж у меня брата моего не будет? Так нельзя! Надо что-то придумать!
Он взял меня за руку, и мы пошли с ним по полю домой. Я шел, понурившись, глядя себе под ноги, и думал: «Меня не будет, если я лопну!.. Придет доктор – и будет маленький – такой же неприятный, как и сестра у Заки, что родилась зимой…» Опомнился я на мосту, что был проложен через речку к горке, где мы жили:
– Абзикай! А я не лопну? Я не ел мороженого! Я только вафли!..
– Ты ел только вафли? Тогда, конечно, не лопнешь!
– А Костя? Он тоже не лопнет?
– Не лопнет! А вафли были очень вкусные?
– Да…
– Когда ешь много очень вкусного, тоже можешь лопнуть! Очень вкусное надо есть понемножку…
Я удивляюсь сейчас своей шестилетней внучке Сашеньке: на предложение съесть шоколадку она резонно и, даже смущаясь, чтобы не обидеть меня, отвечает: «Мне мама не разрешает. Нельзя! У меня может быть диатез!» Другое время – другая логика. А я тогда? Что вафли! Я как-то съел, наверное, килограмм шоколада! Может, больше. Да! Да-да!..
Турок с лотком. Шоколад
А дело было так.
Чужой дядя, которого звали Осман, часто бывал у нас дома. Говорили, что он турок-лотошник. Он ходил по вагонам, продавал с лотка шоколад, шоколадные конфеты, карамельные конфеты-палочки, батончики, инжир и разные заморские сладости. Ему надо было зачем-то съездить в Москву. Видимо, он давно подвизался на Расторгуевском полустанке и, зная нашу семью, попросил разрешения оставить лоток с непроданным товаром до своего возвращения. Я знал этот лоток. Голова не раз туманилась от увиденного. В снах сам ходил с этим лотком по вагону и ел шоколад на ходу, облизывая обертки…
Лоток задвинули под кровать, и мне не надо было его выдвигать. Но после отъезда турка я полез под кровать и… нырнул в лоток! Только открыл – закружились шоколадки в глазах от обалденного запаха. Хоть с бумажками ешь! Я блаженствовал, как говорят, «не отходя от кассы». Забылся… В упоении мне казалось, что конфеты пляшут передо мной в пестром искрящемся хороводе. Сколько съел – не помню: может, один раз ел, может, прикладывался и днем, и ночью. Не помню, – и не важно! Я так объелся, что заснул прямо там – на лотке под кроватью. И снился мне сладкий сон: конфеты, словно стеклышки в детской игрушке-калейдоскопе, плавали, складывались в узоры, мигая и поддразнивая.
На другой день, увидев в окно приближающегося турка, я похолодел. Застучали зубы… Наверное, правильно говорят, преступник возвращается к месту преступления: я нырнул под ту же кровать, где упивался сладким.
Ноги турка встали рядом с кроватью. Видимо, он нагнулся: я увидел колено и его руку, которой он шарил по полу. Вытянул лоток…
У меня зашумело в ушах! От дурноты помутилось в голове. Я весь сжался, зажмурился. И ничего не слышал! Сколько прошло времени, не знаю…
Пришел в себя, открыл потихоньку один глаз…