Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Мучительная усталость была на лице принца — печать многих тяжелых лет.
— Я знаю, что это не пустой каприз, Мириамель. Но забота о жизнях сотен, может быть, даже тысяч людей не давит на тебя, заставляя принимать определенные решения. Если ты не можешь рассказать мне о том, что считаешь таким важным, — и, я думаю, веришь, что это действительно так, — я, конечно, не смогу позволить тебе рисковать ради этого своей жизнью и, возможно, жизнями многих других людей.
Она пристально посмотрела на него. Слезы высохли, их сменила холодная, бесстрастная маска.
— Прошу тебя, измени решение, Джошуа. — Она показала
Он расстроенно тряхнул головой. На солнце было видно, что его волосы уже начинают редеть.
— Во имя крови Эйдона, я не могу допустить этого, Мириамель. Ты можешь злиться, но ведь ты и сама понимаешь, что у меня нет другого выбора. — Его голос стал немного холоднее. — Когда твой отец наконец сдастся, я сделаю все возможное, чтобы ему никто не причинил вреда. Если это будет в моей власти, ты сможешь поговорить с ним. Это большее, что я могу обещать тебе.
— Да, но тогда будет уже слишком поздно. — Она поднялась со скамьи и быстро пошла через сад.
Джошуа проводил ее взглядом; потом, неподвижный, как каменная статуя, он наблюдал за воробьем, ненадолго приземлившимся на каменную пирамиду. Сделав несколько прыжков и весело чирикнув, птица улетела. Джошуа снова обратил взгляд к плывущим облакам.
— Саймон! — Он обернулся. По сырой траве к нему спешил Сангфугол. — Саймон, могу я поговорить с тобой? — Тяжело дыша, арфист нагнал юношу. Он был растрепан, а наспех наброшенная одежда не допускала и мысли о едином цвете или стиле, что было крайне необычно; даже в полупоходных условиях Нового Гадринсетта Саймон никогда не видел музыканта таким растрепанным.
— Конечно.
— Не здесь. — Сангфугол испуганно огляделся, хотя вокруг никого не было видно. — Где-нибудь, где нас никто не услышит. Может быть, в твоей палатке?
Саймон удивленно кивнул:
— Если хочешь.
Они пошли через палаточный город. Кое-кто из людей махал им или просто приветствовал. Сангфугол каждый раз вздрагивал, как будто все они таили в себе страшную опасность. Наконец они дошли до палатки Саймона и обнаружили Бинабика, который как раз собирался выйти. Натягивая подбитые мехом сапоги, тролль дружелюбно болтал о пропавшем роге — поиски продолжались уже три дня и все еще ни к чему не привели — и на разные другие темы. Арфисту явно хотелось, чтобы тролль поскорее ушел; Бинабик не мог не заметить этого. Он резко оборвал разговор и удалился, чтобы присоединиться к Джулой и носителям свитка.
Как только он вышел, Сангфугол с облегчением вздохнул и, не обращая внимания на грязь, опустился на пол палатки. Саймон начинал беспокоиться. Что-то было не в порядке.
— В чем дело? — спросил он. — Тебя что-то испугало?
Арфист наклонился поближе, он говорил совсем тихо, почти шептал:
— Бинабик говорит, что они все еще ищут этот рог. Он, кажется, очень нужен Джошуа.
Саймон пожал плечами:
— Никто не знает, будет ли от него какой-нибудь прок. Это нужно для Камариса. Мы надеемся, что нам удастся таким образом вернуть ему разум.
— Бессмыслица. — Арфист пожал плечами. — Как рог может сделать что-то подобное?
— Не знаю, — нетерпеливо сказал Саймон. — Ты об этом так спешил
— Представляю, как рассердится принц, когда найдут вора.
— Он просто повесит его у Дома Расставаний, — раздраженно начал Саймон и осекся, увидев побелевшее лицо арфиста. — Что случилось, в конце концов? Милостивый Эйдон! Сангфугол, это ты, что ли, украл его?
— Нет, нет! — визгливо вскрикнул арфист. — Это не я, клянусь!
Саймон пристально смотрел на него.
— Нет, — сказал наконец Сангфугол дрожащим голосом. — Но я знаю, где он.
— Что?.. Где?!
— Он у меня в палатке. — Арфист произнес это ровным голосом мученика, приговоренного к смерти, который в последний раз обращается с мольбой к своим палачам.
— Как это может быть? Он в твоей палатке, и ты его не брал?
— Милость Эйдона, Саймон, клянусь, нет! Я нашел его в вещах Таузера после его смерти. Я… Я любил этого старика, Саймон. По-своему. Я знал, что он пьяница и что иногда мне больше всего хотелось вбить его старую голову в плечи. Но он был добр ко мне, когда я был мальчиком… и, будь оно проклято, мне не хватает его.
Несмотря на искреннюю боль в голосе арфиста, Саймон уже снова начинал терять терпение.
— Но почему ты взял его себе? Почему ты никому не сказал?
— Я просто хотел иметь что-то из его вещей, Саймон. — Он выглядел пристыженным и несчастным, как мокрая кошка. — Я похоронил с ним мою вторую лютню. Я думал, он не стал бы возражать… Я думал, это его рог! — Он потянулся, чтобы схватить Саймона за руку, но на полдороге остановился и отдернул руку. — Потом, когда я понял, о чем весь этот шум и поиски, мне было страшно признаться, что рог у меня. Могли подумать, что я украл его у Таузера, когда он умер. А я никогда не сделал бы ничего подобного, Саймон!
Мгновенная злость Саймона уже угасла. Арфист, казалось, вот-вот расплачется.
— Ты должен был все рассказать, — мягко сказал юноша. — Никто не подумал бы о тебе плохо. А теперь лучше нам пойти и поговорить с Джошуа.
— О нет! Он рассвирепеет! Нет, Саймон, давай я просто отдам его тебе — а ты скажешь, что где-то нашел его. Ты будешь героем.
Саймон немного подумал.
— Нет, — сказал он наконец. — Не думаю, что это хорошая идея. Во-первых, мне придется сказать принцу Джошуа, где я нашел его. А вдруг выяснится, что кто-то уже искал там? Тогда будет выглядеть так, как будто это я украл его. — Он выразительно помотал головой. — В любом случае это совсем не так страшно, как ты думаешь. Я пойду с тобой. Джошуа вовсе не злой — ты же его знаешь.
— Он сказал однажды, что, если я еще раз спою «Женщину из Наббана», он велит отрубить мне голову. — Теперь, когда худшие из страхов Сангфугола были позади, арфист был опасно близок к тому, чтобы рассердиться.
— Я бы так и сделал на его месте, — заметил Саймон. — Мы все устали от этой песни. — Он встал и протянул арфисту руку. — Теперь вставай и пойдем к принцу. Если бы ты не ждал столько времени, было бы гораздо проще.
Сангфугол горестно покачал головой:
— Сначала легче было молчать. Я все думал, что вынесу его и оставлю где-нибудь, где его легко найдут, но потом испугался, что кто-нибудь увидит, как я буду делать это. — Он глубоко вздохнул. — Я так беспокоился, что две последние ночи почти не спал.