Память Света/Память огня (др. перевод)
Шрифт:
«Мы будем охранять это место, Юный Бык, — ответил один из волков. — Другие на подходе. Он не пройдёт мимо нас».
— Можете сделать так? — Перрин отправил образ волков, рассредоточенных по всему Порубежью и быстро обменивающихся посланиями. Тысячи и тысячи рассыпавшихся по Порубежью волков.
Перрин гордился своим посланием. В нём не было слов или образов — это была идея, смешанная с запахами и вдобавок с капелькой инстинкта. Если волки расположатся так, как показано в послании, они смогут через созданную сеть почти мгновенно сообщить ему
«Можем», — ответили волки.
Перрин кивнул и махнул Гаулу рукой.
— Мы не остаёмся? — спросил тот.
— Слишком много всего происходит, — ответил Перрин. — Здесь время течёт слишком медленно. Я не хочу, чтобы война прошла без нас.
И, кроме того, ещё оставался вопрос: что же делает Грендаль?
Глава 26
РАЗМЫШЛЕНИЯ
— Мне не нравится сражаться бок о бок с этими Шончан, — тихо сказал Гавин, подойдя к Эгвейн.
Ей тоже не нравилось, и она знала, что Гавин это почувствует через узы. Что она могла ответить? Она не могла прогнать Шончан. Тень привела шаранцев сражаться под своими знамёнами. Поэтому Эгвейн вынуждена использовать то, что имеется. Всё, что имеется.
По дороге к месту встречи шея Эгвейн нестерпимо зудела. Поле располагалось примерно в миле к востоку от брода в Арафеле. Брин уже разместил у этого брода большую часть её армии. Айз Седай расположились к югу от брода на вершинах холмов, а ниже на склонах заняли позиции крупные отряды лучников и пикинёров. Войска выглядели бодрее. Армия отступала несколько дней подряд, несмотря на все попытки врага навязать бой, что позволило солдатам отдохнуть от сражений.
Шансы Эгвейн на успех зависели от того, вступят ли Шончан в битву и смогут ли они отвлечь на себя шаранских направляющих. От этих мыслей ей стало дурно. Ей доводилось слышать, что в Кэймлине некоторые безнравственные жители стравливают в бойцовской яме голодных собак и делают ставки, которая из них выживет. Сложившаяся ситуация напомнила ей нечто подобное. Шончанские дамани не были свободны, у них не было выбора, сражаться или нет. И, судя по тому, что она видела, шаранские мужчины-направляющие немногим отличались от животных.
Ей следует сражаться с Шончан до последнего вздоха, а не вступать с ними в союз. К тому моменту, когда Эгвейн добралась до места встречи с Шончан, вся её сущность протестовала против подобного решения. Их правительница потребовала личной встречи с Эгвейн. Свет, лишь бы всё закончилось побыстрее.
Эгвейн докладывали об этой Фортуоне, поэтому она знала, чего ожидать. Миниатюрная Императрица Шончан стояла на маленькой платформе, наблюдая за приготовлениями к битве. На ней было сверкающее платье с нелепо длинным шлейфом, который держали восемь да’ковале — слуг в ужасно нескромных одеяниях. Высокородные в настороженном ожидании разбились на группы. Вокруг Императрицы истуканами возвышались Стражи Последнего Часа в почти чёрных доспехах.
Эгвейн приблизилась в сопровождении собственных солдат и большей части Совета Башни. Первоначально Фортуона настаивала на встрече в своём
Фортуона оставила наблюдение за боевыми приготовлениями и повернулась к Эгвейн. Оказалось, что многие доклады Суан ошибочны. Действительно, Фортуона немного походила на ребёнка своим хрупким телосложением и тонкими чертами лица. Но на этом сходство и заканчивалось. У ребёнка не бывает такого проницательного и расчётливого взгляда. Эгвейн пришлось пересмотреть свои ожидания. Она представляла себе Фортуону испорченным беспечной жизнью подростком.
— Я размышляла, — произнесла Фортуона, — будет ли уместно говорить с тобой лично, своим собственным голосом.
Несколько шончанских Высокородных с накрашенными ногтями и частично выбритыми головами открыли рты от удивления. Эгвейн их проигнорировала. Рядом с ними стояли несколько пар сул’дам с дамани. Если она позволит себе обратить на них внимание, то может выйти из себя.
— Я тоже размышляла, — ответила Эгвейн, — будет ли уместно говорить с тем, кто совершил столько ужасных злодеяний.
— Я приняла решение поговорить с тобой лично, — продолжила Фортуона, пропустив мимо ушей замечание Эгвейн. — Я думаю, что мне лучше временно считать тебя не марат’дамани, а королевой здешних земель.
— Нет, — возразила Эгвейн. — Ты будешь считать меня той, кто я есть. Я требую этого.
Фортуона поджала губы.
— Хорошо, — наконец произнесла она. — Я и раньше разговаривала с дамани. Их обучение — моё любимое занятие. В таком качестве беседа с тобой не нарушает протокол, поскольку Императрица может разговаривать со своими ручными собачонками.
— Тогда и я буду говорить без обиняков, — сказала Эгвейн, сохраняя невозмутимое лицо. — Амерлин принимает участие во многих судебных разбирательствах. Она должна уметь общаться с убийцами и насильниками, чтобы вынести им приговор. Думаю, ты будешь в их компании как дома, хотя, полагаю, они посчитают тебя отвратительной.
— Похоже, это будет непростой альянс.
— Ты ожидала иного? — поинтересовалась Эгвейн. — Вы держите в плену моих сестёр. То, что вы сделали с ними, — хуже убийства. Вы мучили их, ломали их волю. Свет, лучше бы вы их убили.
— Я и не ожидала, что ты поймёшь, — ответила Фортуона, снова оглядывая поле для битвы. — Ты — марат’дамани. Для вас… естественно искать личного блага, каким вы сами его видите.
— Конечно естественно, — тихо произнесла Эгвейн. — Я настаиваю, чтобы меня считали той, кто я есть, так как являюсь неопровержимым доказательством того, что ваше общество и империя построены на лжи. Вот я перед тобой — женщина, на которую, по твоему утверждению, для всеобщего блага должен быть надет ошейник. И всё же я никому не угрожаю и не проявляю никакой дикости. И пока на меня не надет ошейник, я доказываю каждому живому мужчине и женщине, что ты лжёшь.