Память
Шрифт:
– И бросить ему Галени на заклание? А потом позволить этому человеку руководить СБ следующие десять-двадцать лет, зная то, что я о нем знаю? Как ты думаешь, сколько прошло бы времени, прежде чем он перестал бы просто докладывать Грегору и начал манипулировать им посредством своих докладов или более прямым способом? Ради его же собственного блага, разумеется, и блага Империи.
– Я бы не стал. Я бы хорошо вам служил, сир, – настойчиво произнес Гарош, но голос его был тих и головы он не поднял.
Грегор глубоко нахмурился.
«Черт с ним, пусть протестует.» Майлз оставил свои попытки лишить Гароша такой возможности,
Грегор откинулся к стене. – Боюсь, что да.
– Вы действуете, будто это было убийство, но это же не так! Это не была измена, – упорствовал Гарош. – Вы должны это понимать, сир.
«Попробуй сказать «Простите меня». Оставь оправдания, обратись к милосердию. И ты будешь удивлен тем, что случится».
– Саймон даже не особо пострадал!
Совершенно не торопясь, Грегор встал и повернулся к нему спиной. Гарош открыл было рот для еще более безнадежных оправданий, но непроизнесенные слова застряли у него в глотке. Иллиан, прославившийся вкрадчивой ядовитостью своих высказываний, выглядел так, словно ему в голову никак не приходит достаточно едкая реплика.
Как только по жесту Грегора дверь отворилась и тот, пригнув голову, вышел, Айвен рванулся наружу вслед за ним. Иллиан подождал, пока выйдет Майлз, исключительно по привычке не позволяя тому поворачиваться незащищенной спиной к потенциальной опасности, и проследовал за ним в коридор. Дверь с шипением закрылась за последними, придушенными протестами Гароша, резко оборвав их, словно бритвой по горлу.
Все молчали, пока не дошли до самого выхода из тюремного блока. Тут Иллиан заметил: – А я-то думал, что эта фразочка насчет борьбы с искушением было шуткой.
– Выпало два очка из трех, Саймон. Шансы были почти равными. Я… мне вообще-то не очень хочется об этом рассказывать.
– Значит, он пытался подкупить одного из моих Аудиторов, – задумчиво протянул Грегор. – Это государственное преступление.
– Не думаю, что мечтаю о попытке объяснять это военному трибуналу, сир. Гарошу и так досталось больше некуда. Вряд ли его можно уничтожить сильнее. Оставь так. Пожалуйста.
– Как вы пожелаете, милорд Аудитор. – У Грегора, уставившегося на Майлза в упор, было странное выражение лица. Майлз неловко поежился. Это было не удивление, не изумление, которое могло бы быть оскорбительным. Благоговейный страх? Конечно, нет. – Что тебя остановило? Знаешь, я тоже хочу понять, почему. Ты просто должен мне ответить.
– Я не очень понимаю… как это выразить словами. – Майлз поискал и, к своему немалому удивлению, по-прежнему нашел у себя внутри тот самый необычный островок спокойствия. Это помогло. – Просто иногда цена бывает слишком высока, независимо от того, насколько сильно ты хочешь получить награду. Единственное, чем ты не можешь заплатить за самое сокровенное желание своего сердца, это само сердце.
– А-а, – произнес Грегор.
Иллиан как-то прикинул, что время составления аудиторского доклада окажется примерно равным тому времени, за которое Майлз расколол этот случай. Что оказалось чересчур оптимистичным:
Майлз сконцентрировался изо всех сил на составлении краткого и эмоционально нейтрального по формулировкам отчета о всяческих обструкциях и дезинформациях, устраиваемых Гарошем в пик медицинского кризиса Иллиана. Он ругал себя за каждый пропущенный ключ; о, Гарош тогда превосходно им манипулировал, манипулировал ими всеми! И тут в комнату незваным ввалился Айвен, во весь голос вопрошая: – Ты соображаешь, что творится в твоих гостевых апартаментах?!
Майлз застонал, запустил себе руки в волосы, жестом велел Айвену молчать, попытался – безуспешно – вспомнить блестящую фразу, которой он собирался завершить параграф, сдался и выключил комм. – Незачем орать.
– Я не ору, – ответил Айвен. – Я просто решителен.
– Не был бы ты так любезен проявлять свою решительность на пониженных тонах?
– Нет. Саймон Иллиан спит с моей матерью, и в этом виноват ты!
– Почему-то мне так не кажется.
– В любом случае это случилось у тебя в доме. И ты несешь некоторого рода ответственность за последствия.
– Какие последствия?
– Не знаю я, какие! Понятия не имею, какого черта я должен с этим делать! Мне что, стоит теперь обращаться к Иллиану «папа» или наоборот, вызвать его на дуэль?
– Ну… начать ты можешь с рассмотрения того варианта, что это вообще не твое дело. Они оба взрослые, по моим последним данным.
– Они старики, Майлз! Это… это… это недостойно. Что-то вроде того. Скандально. Она – из высших форов, а он… он… Иллиан.
– Сам по себе отдельный класс, – ухмыльнулся Майлз. – На твоем месте я бы не предвидел никаких особых скандалов. У меня сложилось впечатление, что они разумно… хм… осмотрительны. У твоей матери безупречный вкус во всем. Кроме того, учитывая, кто такая она и кто – он, осмелится ли кто-то отпускать комментарии?
– От этого сплошная неловкость. Мама сказала мне, что после церемонии помолвки Грегора и до того, как закрутятся все эти дела со свадьбой, они с Иллианом собираются уехать на полмесяца отдохнуть на южное побережье. Вместе. На курорт для простолюдинов из среднего класса, о котором я никогда не слыхал. Его выбрал Иллиан – мол, раз он тоже никогда о нем не слышал, то любое подобное место, ни разу не привлекавшее внимания СБ, ему подойдет. А она заявила, что после помолвки хочет целыми днями сидеть в пляжном шезлонге на солнышке, ничего не делая и попивая это отвратительное пойло с фруктом на палочке. А по ночам – сказала она! – они, безусловно, смогут придумать, чем заняться. Боже мой, Майлз, моя родная мать!