Памяти Императорской русской армии
Шрифт:
Прошло четыре месяца войны, а ни русские, ни германцы не победили. По принципам военной науки, война должна была быть закончена при сознании равенства сил. Она продолжалась при одинаковом упорстве сторон.
Результаты затягивания войны сказались. Русская армия стала страдать недостатком снарядов и патронов, и по ней раздался приказ: беречь патроны.
Грозной силе пороха и металла противопоставлялась грудь офицеров и солдат, и уже никто не сомневался, что это поведет к гибели армии.
Но, связанные союзниками, русские не могли заключать мира. Разум, военная наука настоятельно требовали мира, но честь, долг и слово Императора
Без армии нет государства, и мы, жертвуя армией, обрекали Россию на все последствия этого самопожертвования.
В точно таком же положении находились и австро-германцы. Военная наука и разум требовали от них мира во что бы то на стало уже в начале 1915 года.
Страны Антанты были в другом положении. Короткий фронт давал возможность иметь большие резервы и частой сменой войск на позиции поддерживать силы бойцов. На самом тяжелом участке — северном — французы были сменены англичанами. К решительному моменту войны подошли свежие американские дивизии, и, несмотря на все это, Франция 1914 и Франция 1919 года — это две разные Франции. Англия и по нынешний день не может справиться с последствиями войны: беспорядки в Ирландии, Индии, Египте, — все это последствия тех потрясений, которые вызваны слишком долго затянувшейся войной.
Не помню, кто пустил крылатое слово, что Россия управляется столоначальниками и ротными командирами.
Столоначальники и ротные командиры — это те маленькие колесики сложного механизма, без которых механизм не может работать.
Их жизнь была временами бесконечно тяжела. Они влачили полунищенское существование, но они были из поколения в поколение воспитаны на священных лозунгах — «долг выше всего» и «служба не за страх, а за совесть».
Скромные и аккуратные, в глухих захолустьях, не на всякой карте обозначенных, в плохих домиках, иногда в казарме, где-нибудь на грязной окраине города, среди пустырей, кладбищ и фабрике, жили наши ротные командиры, люди, ставившие долг службы выше всего.
За плечами каждого из них было от 12 до 20 лет тяжелой службы, караулов, маневров и от тысячи до двух тысяч людей, ими изученных до самого дна солдатской души. Они отдавали свое сердце заботам о солдатской каше и о всем остальном солдатском обиходе. Они были однородны и составляли одну огромную, офицерскую семью.
Благодаря частым командировкам, в которых прошла моя молодость, мне приходилось близко соприкасаться с ними на всем пространстве России. И где бы я ни был, куда бы ни попадал, раз я оказывался в воинской части, я был свой, в своей семье. Сказывались одинаковое воспитание, одинаковый быт. Вспоминали корпус, училище, сейчас же находили общих знакомых, и приезжий издалека становился не гостем, а другом и братом.
— Вы Павлон? — спрашивал седобородый начальник гарнизона.
— Да, я кончил Павловское училище.
— На Петербургской стороне уже были?
— Да.
— А я еще на Васильевском.
Из какого-то китайского сундука извлекалась запыленная фотография с видом училища, с овальными портретами юношей в солдатских мундирах еще с пуговицами. И шел длинный рассказ о тяжелой офицерской жизни, всегда с полной готовностью к войне.
«Моя рота», «мой батальон», «наш полк».
Здесь знамя было святыней и святотатством казалось бы отдать его в обоз. Здесь мечтали, что будет
И когда настал час, — пошли…
Строевая служба в Императорской армии была очень тяжела. Она требовала силы воли, характера и терпения: солдаты — казарма, казарма — солдаты… — надо было любить строевое дело, чтобы годами выносить это. И кто не выносил — уходил. Создавался естественный подбор ротных командиров. Кто был слаб, не имел военной косточки, тот шел в военно-учебное ведомство, в интендантство, устраивался комендантским адъютантом, начальником этапа… К началу великой Мировой войны офицерский состав подобрался. Все смелое, понимавшее войну, бесстрашное, оставалось в строю. Все трусливое, безвольное, не приемлющее войны — устроилось по тылам. Этому способствовала строгая аттестационная система. Каждого офицера, прежде чем дать ему роту, взвешивали в аттестационных комиссиях и разбирали по косточкам.
Наша армия выступила в поход с такими ротными командирами, каких не было нигде в мире.
Когда начались бои, — эти ротные командиры пошли вперед и сделали свое великое дело. И когда умерли на полях сражений, в госпиталях и лазаретах эти ротные командиры — армия погибла. Нужно было долгое время, чтобы приготовить новых командиров, а его не было.
Война требовала все новые и новые жертвы, и некогда было готовить людей, для которых долг был бы превыше всего-Тогда, в первую голову, пришлось послать на фронт тех, кто всю свою жизнь уклонялся от фронта. Стали брать из тыла адъютантов, комендантов, воспитателей и стали давать им роты, батальоны и полки. И поколебался дух армии.
Потом пришлось брать молодых людей с воли, не из кадетских корпусов, и делать ускоренные выпуски.
Кто шел в «школы прапорщиков»?
Да, шли и идейные люди, но больше шли по расчету те, кто знал, что, если не пойдешь в школу, пошлют по мобилизации, а тут школа дает отсрочку — раз, офицером легче устроиться, чем солдатом, — два, — и армия потеряла дух. С этой пестрою молодежью в армию вошел дух политики. Стоит прочитать «Воспоминания» Станкевича [19] , чтобы понять, какое разложение несли эти юноши в ряды армии. Станкевич — «социалист-революционер», «видный партийный работник» — оказался в Павловском училище!
19
Станкевич Владимир Бенедиктович (Владас Станка) (1884–1968). Окончил гимназию в Петербурге и юридический факультет С.-Петербургского университета. Народный социалист, трудовик. В годы Первой мировой войны окончил Павловское военное училище. В 1917 г. — поручик, комиссар Северного фронта. С 1919 г. — в эмиграции.
Мыслимо ли это было в нормальное время?
Но все-таки училище своими традициями, самым воздухом своих стен сдерживало этих людей — и армия, хотя и расшатанная, все же держалась до тех пор, пока была Императорской.
Она была не та, но и армия противника тоже была не та. Оставались все-таки старые полковые командиры, оставались старшие начальники, и была надежда дотянуть «как-нибудь» до победного конца.
Армия к тому же усилилась технически, стало много орудий, много снарядов, и являлась надежда, что армия победит если не духом, то техникой.