Памятное лето Сережки Зотова
Шрифт:
Хотя Григорий Лысенко и предупредил Зотова, что Манефа Семеновна будет относиться к нему совсем по-другому, Сергей, зная ее суровый характер, волновался. Не может она промолчать... Ну и пускай! Только бы заговорила сразу, прямо от порога. Он теперь не даст себя в обиду. Пускай хоть что!.. В крайнем случае можно совсем уйти из дому. Сейчас он знает, куда податься. Только выбирай. В ремесленное можно? Можно. И в колхоз тоже возьмут. Разве откажет Семибратова? Ни за что! Но у Сергея решение твердое - ремесленное. Будет напускаться Манефа Семеновна да принуждать к молению - ей прямо так
Как бы там ни было, но теперь Манефе Семеновне Сергея на цепь не посадить. В случае чего - можно прямо к Павлу Ивановичу. Да разве у него защита только Павел Иванович? Можно даже в райком комсомола удариться.
Как ни взбадривал себя Сергей, все же сердце всю дорогу тревожно ныло. Была бы дома не Манефа Семеновна, а кто-нибудь из близких, скажем, мать или отец, кто ждал бы его и радовался его успехам на сенокосе... Шуточки - на районную доску Почета определили и газета напечатала... А Манефа Семеновна - что, выговаривать, чего доброго, примется да Страшным судом пугать. Едет он домой, а самому и ехать туда не хочется, будто у него и дома нет вовсе.
Манефа Семеновна не ждала Сергея и, увидев его, даже растерялась.
– Здравствуйте!
– нарочито бодро и уверенно поздоровался Сергей.
– Сережка?! Да господи-батюшка... Вот уж не думала. Ну, чего же ты стоишь у порога? Проходи, чай, домой приехал...
– Манефа Семеновна засуетилась, забегала по избе.
Скандал не начинался. Или отодвигался.
– Совсем приехал?
– спросила Манефа Семеновна, кивком головы указав на Сережкин узел с пожитками.
– На отдых. Все косари приехали. Потом будем хлеб убирать.
– А-а-а!
– неопределенно протянула Манефа Семеновна.
– И ты тоже?
– А как же! Обязательно.
Сергей почувствовал, что на душе у него стало легче. Главное было сделано, начало для серьезного разговора положено. Но Манефа Семеновна уклонилась от него.
– Хорошо, что в субботу приехал, - миролюбиво, даже с оттенком радушия сказала она.
– Я баньку истопила.
– Вот здорово!
– обрадовался Сергей.
– Сейчас белье соберу. А ты присядь пока с дороги. Там Степан Силыч моется. Он уже давно ушел, вот-вот придет.
Так вот, значит, из-за кого Манефа Семеновна топила баню! Из-за Силыча...
Старуха забегала из одной комнаты в другую.
Сергей присел на лавку. На столе он увидел большую тетрадь в коричневом ледериновом переплете. Откуда она взялась, эта тетрадь? Раньше у них такой не было. Приятная догадка обрадовала Сергея: должно быть, Манефа Семеновна для него где-нибудь купила... А что? Вполне возможно. Сергей раскрыл тетрадь... Нет, она была уже далеко не новая, около половины листов повырвано. Бумага какая хорошая, белая-белая, с чуть заметной зеленой окантовкой. Он когда-то уже видел такую. Но где? Так это же... Ну да!
– Баб Манефа, это чья такая тетрадь?
– простодушным тоном спросил Сергей.
Манефа Семеновна даже вздрогнула.
– Где? А-а-а! Силыча.
Сергей протянул к тетрадке руку, но Манефа Семеновна опередила его.
Сергей был не в состоянии сдержать того чувства неприязни и ненависти к Силычу, которое сейчас охватило его всего и, казалось, распирает грудь.
– А вы знаете, баб Манефа, что там написано?
– Что бы там ни написано, дело не наше, а хозяина.
– Она подала ему узелок.
– На-ка бельишко да иди с богом. Пока подойдешь, он, гляди, и выйдет.
Сергей взял узелок.
– Я пойду в поселковую баню.
– Это с какой же радости?
– изумилась Манефа Семеновна.
– А с такой, что не хочу мыться после Силыча.
– Да ты что говоришь?! Матерь-дева пречистая... Как у тебя только язык поворачивается... Что тебе плохого этот человек сделал?
Сергей вдруг рассвирепел:
– Пропади он пропадом... И не человек он вовсе, а враг! Натуральный враг. Я знаю, что там написано, в тетради, - "божьи письма"! Чтоб работать бросали...
– Сережа, да ты опомнись!..
– Люди жилы рвут на работе, чтоб помочь фронту, а он... Это, баб Манефа, так ему не пройдет. Сами увидите...
Сергей выскочил во двор, позвал Шарика и двинулся не на огород, а за ворота.
Манефа Семеновна стояла среди комнаты, сжав в руках свернутую в трубочку коричневую тетрадь.
Вошел благодушный, разомлевший после пара Силыч.
– Ну, Манефа Семеновна, поблаженствовал я. Словно в раю побывал.
Но на старуху эти слова не произвели никакого впечатления.
– Беда, Степан Силыч... Ой, беда... Сергей вернулся.
Она торопливо рассказала о только что состоявшемся разговоре. Силыч помрачнел.
– И все из-за этой тетрадки, - сокрушалась старуха.
– А ты убрать не могла... Значит, грозит?
– Грозит...
Силыч хмуро глядел в пол.
– Ну что ж, суши сухари, Манефа Семеновна, дорога нам уготована дальняя, - сказал он не то всерьез, не то шутя.
– Какая дорога?
– не поняла Манефа Семеновна.
– Куда Макар телят не гоняет. Если не похуже что-нибудь. Скажут, агитация. А в военное время - особые законы. Я знаю. Словом, пропали мы с тобой.
– Ну, а я при чем?
– При всем. Скажут - одна вина. Да не только мы - других запутают.
Старуха взялась за голову, запричитала.
– Не вой, этим не поможешь. Надо выход искать. В баню, говоришь, пошел? Ну, это значит, не скоро вернется, там всегда очередь, - сипел Степан Силыч.
– Часа через два. Не раньше. Пойдем к Никону Сергеевичу...
Старец Никон был дома. Как всегда, он встретил своих постоянных посетителей доброй улыбкой и гостеприимно пригласил садиться.
– Никон Сергеевич, не до сидения. Погибель пришла. Мы с Манефой к тебе за советом.