Пан Володыевский

Сенкевич Генрик

Но Кшися с обычным спокойствием совершенно неожиданно ответила:

— Я бы не прочь, но это невозможно — я останусь с мужем в Каменце и ни в каком случае его не оставлю.

— Боже, что я слышу! — воскликнул Володыевский. — Вы останетесь в крепости, которую, наверное, будет осаждать неприятель, и главное — неприятель, не знающий никаких церемоний? Я еще ничего не говорил бы, будь война с каким-нибудь политичным народом, но ведь тут дело с варварами. Вы, значит, не знаете, что такое взятый город? Что такое — татарская или турецкая неволя? Я ушам своим не верю!

— А все-таки иначе быть не может! — ответила Кшися.

— Кетлинг, — воскликнул с отчаянием

маленький рыцарь, — и ты позволил так овладеть собою? Побойся Бога!

— Мы долго это обсуждали и на том порешили, — ответил Кетлинг.

— Наш сын уже в Каменце под присмотром одной моей свойственницы. Разве Каменец непременно будет взят?

Кшися подняла к небу глаза и сказала:

— Бог сильнее турок, и он не оставит верующих. Я клялась мужу, что до самой смерти не покину его, а потому мое место там, где он.

Маленький рыцарь страшно смутился, он не ожидал услышать что-либо подобное из уст Кшиси.

Бася, которая с самого начала разговора поняла, к чему клонит Володыевский, лукаво улыбалась и, пристально глядя на него, сказала:

— Слышишь, Михал?

— Замолчишь ты, Баська?! — воскликнул в необычайном смущении маленький рыцарь.

Сказав это, он стал бросать умоляющие взгляды в сторону пана Заглобы, как будто ожидая от него помощи, но этот изменник вдруг встал и сказал:

— Не словом единым жив будет человек, надо позаботиться и насчет ужина! — и вышел из комнаты.

Пан Михал побежал за ним и загородил ему дорогу.

— Ну, и что же теперь будет? — спросил Заглоба.

— Что теперь будет?

— А чтоб эту Кшисю! Как не погибнуть Речи Посполитой, коли в ней женщины управляют.

— Вы ничего не придумаете?

— Если ты жены боишься, что я могу придумать? А чтобы ей ездить на тебе было удобнее, вели кузнецу себя подковать!

VIII

Кетлинги прогостили около трех недель. По прошествии этого времени Бася пробовала встать с постели, но оказалось, что она еще не может стоять на ногах. Здоровье к ней возвращалось, но сил у нее еще не было. Медик приказал ей лежать до тех пор, пока она совсем не окрепнет. А между тем наступала весна. Прежде всего с Диких Полей и с Черного моря подул сильный и теплый ветер и разорвал, растрепал на небе саван туч, как истлевшую от времени одежду. Потом стал сгонять и разгонять по небу эти тучи, как овчарка сгоняет и разгоняет стадо овец. Убегавшие от него тучи орошали землю обильным дождем, который падал крупными каплями величиной с ягоду. Растаявшие остатки снега и льда образовали на степной равнине озера; с обрывов потекли струйки воды, на дне оврагов образовались ручьи — все это с шумом и гулом мчалось к Днестру, мчалось радостно, как мчатся дети к матери, завидев ее вдали.

В разрывах туч ежеминутно просвечивало солнце, светлое, помолодевшее, как будто влажное, словно оно выкупалось в этом весеннем половодье.

Из размякшей земли начали выглядывать светло-зеленые стебельки трав, на тонких ветках деревьев разбухли почки. Солнце грело все сильнее; на небе появились стаи птиц: журавли, дикие гуси, аисты; затем ветер пригнал Целые тучи ласточек, громким хором в теплой воде заквакали лягушки; запели мелкие, серенькие птички; и боры, и леса, и степь, и овраги, и вся природа, казалось, кричала громким голосом радости и упоения:

— Весна! Весна!

Но для этой несчастной страны весна принесла печаль вместо радости, смерть — вместо жизни. Через несколько дней после отъезда Кетлингов маленький рыцарь получил следующее известие от пана Мыслишевского:

«В Кучункаврийской

степи собирается все больше войска. Султан послал значительные суммы в Крым. Хан с пятьюдесятью тысячами орды идет на помощь Доротиенке. Как только весенние воды обсохнут, тьма-тьмущая хлынет по Черному и Кучменскому тракту. Боже, смилуйся над Речью Посполитой!»

Володыевский тотчас же послал своего слугу, Пентку, с этим известием к гетману.

Но сам он не торопился уезжать из Хрептиева. Во-первых, как солдат, он не мог без гетманского приказа оставить этой станицы, во-вторых, он слишком много лет провел в войне с татарами, чтобы не знать, что чамбулы так скоро не двинутся. Ведь вода еще не спала, трава недостаточно выросла, казаки стояли еще на зимовках. Турок маленький рыцарь ожидал не раньше лета; хотя они и собрались уже под Адрианополем, но такой огромный табор, такое множество войска, обозной прислуги, тяжестей, лошадей, верблюдов и волов могло подвигаться только очень медленно. Легкие татарские отряды можно было ожидать раньше, в начале апреля или мая. Правда, впереди главных отрядов, насчитывающих несколько десятков тысяч воинов, всегда шли маленькие передовые чамбулы и более или менее многочисленные ватаги, подобно тому, как перед проливным дождем на землю падают отдельные капли. Но их маленький рыцарь не боялся. Даже отборный татарский чамбул не мог в открытом поле устоять против превосходной польской конницы, а что же говорить о маленьких отрядах, которые при одном слухе о приближении польских войск рассеивались, как пыль, гонимая вихрем.

Во всяком случае, времени было достаточно, а если бы даже его не хватило, Володыевский был бы не прочь столкнуться с какими-нибудь чамбулами и оставить им после себя не слишком приятное воспоминание.

Это был воин по плоти и крови, воин по призванию, и приближение войны пробуждало в нем жажду неприятельской крови и в то же время возвращало ейу спокойствие.

Пан Заглоба, хотя он в течение своей долгой жизни уже успел освоиться со всякими опасностями, был не так спокоен. В случае необходимости он находил в себе отвагу; впрочем, он выработал ее в себе долголетней и подчас невольной практикой и совершил в жизни много подвигов, но все же первое известие о предстоящей войне произвело на него большое впечатление. Но, когда маленький рыцарь высказал ему свое мнение, Заглоба приободрился и начал на чем свет стоит поносить весь Восток и угрожать ему.

— Когда христианские народы воюют между собою, — говорил он, — тогда и Господь Иисус Христос печалится, и все святые, ибо всегда, если хозяин озабочен, озабочены и слуги. Но нет небу большей радости, как если кто убьет турка. Я слышал от одной духовной особы, что святых просто мутит при виде этих собачьих детей, и они не могут пользоваться небесной пищей и напитками, а стало быть, и вечным блаженством.

— Так-то так, — ответил маленький рыцарь, — но турки очень могущественны, а у нас войска горсточка.

— Да ведь не завоюют же они всей Речи Посполитой! Мало ли сил было у Карла Густава, а ведь в то время мы вели войну с Русью, и с казаками, и с Ракочи, и с курфюрстом, а теперь где они? Мы еще сами вошли к ним с огнем и мечом.

— Это правда. Лично я не боюсь этой войны, тем более что, как я уже говорил, я должен совершить какой-нибудь подвиг, чтобы отблагодарить Господа Иисуса Христа и Пресвятую Деву за спасение Баси. Только бы Господь послал случай. Но я боюсь за ту землю, которая, хоть и на время, все же может перейти в языческие руки вместе с Каменцем. Представьте себе, как будут поруганы церкви Господни и как угнетаемы будут христиане!