Пан Володыевский

Сенкевич Генрик

Наконец стала съезжаться шляхта, и в таком количестве, что если бы столько ее собралось на границах Речи Посполитой, которым грозила опасность, то нога неприятеля никогда не переступила бы их.

Говорили, что выборы будут бурные, ибо вся страна разделилась на три партии, поддерживавшие трех главных кандидатов: Конде, герцога лотарингского и нейбургского. Ходили слухи, что каждая партия будет стараться, хотя бы даже силой, провести своего кандидата.

Всеми овладевала тревога; во всех партиях разгорелись страсти. Некоторые предсказывали междоусобную войну; слухи эти казались тем более правдоподобными, что магнаты приезжали в сопровождении огромных

военных дружин. Съезжались они раньше срока, чтобы иметь время вести свои интриги. Когда Речь Посполитая нуждалась в защите, когда неприятель стоял с ножом у ее горла, король и гетманы могли собрать лишь ничтожную горсть войска, а теперь только одни Радзивиллы, вопреки закону и постановлениям, привели с собой армию больше чем в десять тысяч человек. Паны прибыли с неменьшей силой; Потоцкие с такой же, как и другие «королевичи» польские, литовские, русские. «Куда приплывешь ты, разбитый корабль отчизны моей?» — все чаще и чаще повторял ксендз Ольшовский, но и он преследовал свои личные цели. Высшее сословие, за небольшими исключениями, испорченное до мозга костей, заботилось лишь о себе и о могуществе своего Рода, и каждую минуту готов был вспыхнуть пожар междоусобной войны.

Толпы шляхты росли с каждым днем, и видно было, что, когда после сейма начнутся выборы, численность ее превзойдет силы магнатов. Но и эти толпы не были способны вывести корабль Речи Посполитой на тихие воды, ибо сердца шляхты были большею частью испорчены, а умы погружены в мрак и невежество.

Казалось, выборы будут чудовищны, и никто не мог предвидеть, что конец их будет только жалким, ибо никто, кроме пана Заглобы, не питал особенной надежды на возможность провести такого кандидата, как князь Михал, никто не мог догадаться, насколько этому делу поможет безмозглость шляхты и интриги магнатов. Но пан Заглоба плавал в этом море как рыба в воде. С самого начала сейма он переселился в город и в доме Кетлинга бывал только тогда, когда начинал тосковать о своем гайдучке. Но так как и Бася ввиду решения Кшиси очень приуныла, то, чтобы ее развлечь, старый шляхтич брал ее иной раз с собой в город поглядеть на базары.

Они уезжали обыкновенно утром, и он привозил ее обратно только поздним вечером. По дороге и в самом городе девушка радовалась видом людей, незнакомых предметов, пестрой толпы, великолепных войск. Тогда глаза ее блестели как два горящих уголька, а головка вертелась как на винте; она не могла вдоволь насмотреться и засыпала пана Заглобу вопросами. Он отвечал на них с удовольствием, так как мог при этом выказать свою опытность и свою ученость. Нередко их возок окружала целая компания военных: они удивлялись красоте Баси, ее находчивости, остроумию и смелости, а пан Заглоба всегда рассказывал им историю татарина, застреленного утиной дробью, и этот рассказ приводил их еще в больший восторг и изумление.

Однажды они возвращались очень поздно, так как весь день они осматривали свиту и войска пана Феликса Потоцкого. Ночь была теплая; над лугами висел белый туман. Хотя пан Заглоба и предостерегал, что при таком скоплении челяди и солдат надо остерегаться громил, все же он заснул крепким сном; дремал и кучер, не спала только одна Бася: в ее голове мелькали тысячи образов и мыслей.

Вдруг она услыхала лошадиный топот.

Она потянула пана Заглобу за рукав и сказала:

— Какие-то всадники гонятся за нами.

— Что? Как? Кто? — спросил спросонья пан Заглоба.

— Какие-то всадники гонятся за нами.

Пан Заглоба совершенно очнулся.

— Ну, сейчас уж и гонятся! Слышится топот; может быть,

кто-нибудь едет той же дорогой…

— Я уверена, что это разбойники!

Бася была так уверена потому, что в душе очень хотела каких-нибудь приключений с разбойниками, чтобы показать свою храбрость; и когда пан Заглоба, сопя и ворча, стал вынимать из-под сиденья пистолеты, которые он всегда возил с собой на всякий случай, она сейчас же стала упрашивать его дать ей один из них.

— Уж я в первого, который к нам приблизится, не промахнусь. Тетя хорошо стреляет, но она ночью плохо видит. Вот, ей-богу, разбойники! Ах, господи! Хоть бы они на нас напали. Давайте скорей пистолет!

— Хорошо, — ответил Заглоба, — но ты должна мне обещать, что пока я не скажу: «Пли!», ты стрелять не будешь. Если тебе дать оружие, ты, пожалуй, в первого встречного шляхтича выпалишь, даже не спросив: «Кто идет», а потом и заварится каша.

— Ну, так я раньше спрошу: «Кто идет?»

— Ба, а если проедут какие-нибудь пьяные и, услышав женский голос, скажут что-нибудь неприличное?

— Тогда я выпалю из пистолета. Хорошо?

— Ну вот и бери в город такого сорванца; я тебе говорю, что нельзя стрелять, пока я не скажу.

— Я спрошу: «Кто идет?», но таким грубым голосом, что они не узнают.

— Ну, ладно. Они уже близко. Будь уверена, что это какие-нибудь порядочные люди: бродяги бросились бы на нас, выскочив изо рва.

Но так как бродяги действительно шатались по дорогам и было немало слухов о различных приключениях, то пан Заглоба приказал кучеру не въезжать между деревьями, которые чернелись тут же на повороте, а остановиться на хорошо освещенном месте.

Между тем четыре всадника приблизились к ним на расстояние нескольких шагов. Тогда Бася, — как ей казалось, голосом лихого драгуна, — крикнула:

— Кто идет?

— А чего вы стоите на дороге? — отвечал один из всадников, которому, очевидно, пришло в голову, что у них, должно быть, сломался экипаж.

Но, услыхав этот голос, Бася опустила пистолет и быстро сказала пану Заглобе:

— Да ведь это дядя… Ей-богу, дядя!

— Какой дядя?

— Маковецкий!

— Гей, вы! — крикнул Заглоба. — Уж не пан ли Маковецкий с паном Володыевским?

— Пан Заглоба! — отозвался маленький рыцарь.

— Михал!

Тут пан Заглоба стал торопливо вытаскивать ноги из повозки, но прежде, чем он высвободил одну, Володыевский соскочил с лошади и подбежал к экипажу. Узнав при свете луны Басю, он схватил ее за обе руки и воскликнул:

— От всего сердца приветствую вас, ваць-панна! А где панна Кшися? Сестра? Все ли здоровы?

— Здоровы! Славу богу! Наконец-то вы приехали, ваць-пане, — ответила Бася, сердце которой сильно билось. — Дядя тоже приехал? Дядя!

Сказав это, Бася бросилась на шею пану Маковецкому, который в это время тоже подошел к экипажу. Пан Заглоба тем временем обнимал Володыевского. После долгих приветствий и объятий пан Маковецкий был представлен Заглобе, затем приезжие рыцари, отдав лошадей слугам, пересели в повозку. Пан Маковецкий с Заглобой заняли почетные места, а Бася с Володыевским уселись на передке. Начались быстрые расспросы и быстрые ответы, как это обыкновенно бывает после долгой разлуки.

Пан Маковецкий расспрашивал про жену, а Володыевский еще раз спросил о здоровье панны Кшиси; он очень удивился внезапному отъезду Кетлинга, но не стал над этим задумываться, так как должен был рассказывать о том, что он делал в порубежной станице, как нападал на ордынцев, как он там тосковал, хотя и отведал здоровой степной жизни.