Панцирь великана

Энсти Томас

Сегодня был один из её приёмных дней, но посетителей было на этот раз немного, да и те раньше обыкновенного разошлись, оставив след своего присутствия в поэтическом беспорядке кресел и стульев и пустых чайных чашках в различных местах гостиной.

Миссис Лангтон покойно раскинулась в мягком кресле и лениво следила за горящими угольями в камине, между тем как Мабель, поместившись на кушетке около окна, пыталась читать журнал при свете потухающего дня.

– Не лучше ли позвонить и велеть принести лампы, Мабель? – посоветовала

мать. – Как ты можешь читать в такой темноте? Говорят, это очень вредно для глаз. Я думаю, что никого больше не будет, хотя мне странно, что Винсент не пришёл проститься.

– Винсент не любит приёмных дней, – отвечала Мабель.

– Всё же уехать не простившись, когда мы так давно с ним знакомы, и конечно были всегда с ним любезны… Ваш отец всегда приглашал адвокатов обедать, чтобы знакомить их с ним, хотя это ни к чему никогда не приводило. Он отплывает завтра. Мне кажется, что он мог бы найти время проститься с нами.

– И я так думаю, – согласилась Мабель, – это непохоже на Винсента, хотя он всегда был застенчив и во многих отношениях странен. Он не так давно у нас был, но я не могу поверить, чтобы он уехал не простившись.

Миссис Лангтон осторожно зевнула.

– Это меня не удивит, – сказала она, – когда молодой человек готовится… – но конец её фразы был прерван приходом её младшей дочери Долли с гувернанткой-немкой; за ними следовал слуга, нёсший лампы с розовыми абажурами.

Долли была живая девочка лет девяти с золотистыми волосами, красиво вившимися, и глубокими глазами, оттенёнными длинными ресницами и обещавшими стать со временем весьма опасными.

– Мы взяли с собой Фриска без шнурка, мамаша, – кричала она, – и он от нас убежал. Не правда ли, это так дурно с его стороны?

– Не беда, милочка, он вернётся благополучно домой… он ведь всегда так делает.

– Ах, но меня сердит то, что он убежал; вы знаете, в каком ужасном виде он всегда возвращается домой. Его надо как-нибудь отучить от этого.

– Я советую тебе хорошенько его пожурить, – вмешалась Мабель.

– Я пробовала, но он просит прощенья, а затем как только его вымоют, опять убегает. Когда он вернётся, я его на этот раз хорошенько вздую.

– Милая моя, – закричала миссис Лангтон, – какое ужасное выражение.

– Колин говорит так, – отвечала Долли, хотя отлично знала, что Колин не особенно щепетилен в своих выражениях.

– Колин говорит многое такое, чего не следует повторять девочке.

– Да, да, – весело подтвердила Долли. – Я не знаю, известно ли это ему? Я пойду и скажу ему это… когда он вернулся домой.

И она убежала как раз в тот момент, как кто-то позвонил у двери.

– Мабель, кто-то должно быть ещё с визитом; но я так устала, и теперь так уже поздно, что я оставлю тебя и фройляйн занимать гостей. Папа и я едем сегодня на обед и мне нужно отдохнуть, прежде чем одеваться. Я убегу, пока можно.

Миссис Лангтон грациозно выскользнула из комнаты

как раз в ту минуту, как дворецкий прошёл в переднюю, чтобы отворить дверь очевидно какому-то посетителю, и Мабель услышала, как доложили о приходе м-ра Голройда.

– Итак, вы всё-таки приехали проститься? – сказала Мабель, протягивая руку с ласковой улыбкой. – Мамаша и я, мы думали, что вы уедете, не прощаясь.

– Вам бы следовало лучше меня знать.

Винсент согласился выпить предложенную ему чашку чаю только затем, чтобы ещё раз иметь случай полюбоваться весёлой, грациозной манерой, с примесью ласковой насмешки, с которой Мабель его угощала и которая была ему так хорошо знакома. Он разговаривал с ней и с фройляйн Мозер с тяжёлым чувством неудовлетворительности такого трио для прощального свидания.

Гувернантка тоже сознавала это. В последнее время она стала подозревать, какого рода чувства Винсент питает к Мабель, и жалела его.

«Этот бедный молодой человек уезжает далеко, я дам ему случай объясниться», думала она и села за фортепиано в соседней комнате.

Но не успел Винсент обменяться несколькими незначительными фразами с Мабель, как в комнату вбежала Долли, а так как ей никогда в голову не приходило, чтобы кто-нибудь мог предпочесть её разговору чей-нибудь другой, то она вскоре совсем завладела Винсентом.

– Долли, милая, – закричала гувернантка из-за фортепиан, – сбегай и спроси у Колина, не унёс ли он метроном в классную комнату?

Долли понеслась в классную и скоро забыла о данном поручении в споре с Колином, которому было желательно всякое развлечение, когда он сидел за уроками. Фрейлейн Мозер, конечно, предвидела такой результат, тем более, что метроном стоял около неё.

– Вы, конечно, будете нам писать, Винсент, оттуда? – сказала Мабель. – Кем вы рассчитываете там быть?

– Кофейным плантатором, – мрачно отвечал тот.

– О, Винсент! – с упрёком заметила молодая девушка, – прежде вы были честолюбивее. Помните, как мы строили планы на счёт вашей будущей знаменитости. Но вы не особенно прославитесь, если будете плантатором.

– Если я берусь за это, то по необходимости. Но я всё ещё честолюбив, Мабель. Я не удовлетворюсь этим делом, если другое моё предприятие удастся. Но в том-то и дело, что это ещё очень сомнительно.

– Какое ещё предприятие? – расскажите мне, Винсент; вы прежде всегда мне все говорили.

В характере Винсента было очень мало заметно его тропическое происхождение и по своей природной сдержанности и осторожности он предпочёл бы подождать до тех пор, пока его книга не будет напечатана, прежде нежели признаться в своём писательстве.

Но просьба Мабель поколебала его осторожность. Он писал для Мабель и его лучшей надеждой было то, что она со временем прочтёт и похвалит его книгу. Ему захотелось взять её в поверенные и увезти с собой её симпатию как поддержку в трудные минуты.