Пандемия
Шрифт:
— Эй, не спишь?
— Вить, это ты?
— Я.
— Не могу заснуть. От этого пола, все кости ноют.
— Ты что, никогда не спал на полу?
— Нет, не приходилось, а ты, что, спал?
— Бывало, в деревне к бабке ездил, так там, на печь заберешься и спишь. Подстилка тонкая, разве что теплее, чем здесь, а так, то же самое.
— Не знаю, я ни разу в жизни на печи не спал.
— Слушай, а я в Москве ни разу не был.
— Серьезно?
— Честно. Все собирался, и так ни разу не съездил.
— Слушай, так ведь Тверь совсем недалеко от Москвы, или я ошибаюсь?
— Электричкой
— И че, ты в Третьяковке, Пушкинском, не был?
— А ты был?
Николай засмущался, поскольку понял, что к своему стыду ни разу не был в Пушкинском музее, а когда они от школы посещали Третьяковку, то ходил по залам, мысленно думая, как бы поскорее отсюда слинять и смотаться в буфет.
— Чего молчишь?
— Так ничего. Был, конечно.
— А я вот не был, и мавзолей только на картинке, да по телеку видел.
— Подумаешь мавзолей. Я сам там ни разу не был. Мумия и мумия, лежит себе, кайфует как Тутанхамон.
— Как кто?
— Тутанхамон, царь такой египетский.
— А… Слушай, а ты в самом центре в Москве живешь?
— Скажешь тоже. В центре жить хорошо, но с другой стороны, там и дворов-то настоящих нет. Кругом конторы, да магазины, везде тачки крутые понатыканы, не пройти, ни проехать. А у нас называется, спальный район. Кругом жилые дома, гаражи, да ракушки. Зато железка рядом и место отличное, где можно после школы потусоваться, пивка дернуть, девчонок покадрить, ну и вообще, место классное.
— Здорово. У нас тоже хорошо. Дом трехэтажный, говорят, сразу после войны немцы пленные строили. Правда, квартиры коммунальные, зато комнаты большие и потолки высокие. И двор хороший, и вообще отлично у нас, не то, что в Москве.
— А с чего ты решил, что у нас в Москве хреново?
— Да так, посмотришь телек, то взорвут где, то убьют кого, народу тьма, машин тоже. Не знаю, мне кажется, у вас там свихнутся можно.
— А я Москву даже на Париж не променяю.
— Париж, сказал тоже. А ты был в Париже?
— Не был я нигде, ни в Париже, ни в Пушкинском музее.
— А говоришь, был.
— Соврал. В Москве живу, а кроме, как в Третьяковке и цирке, нигде не был.
— А в Большом театре был?
— И в Большом театре не был. На елку ходил в Лужники и Олимпийский.
— Тундра ты. Жить в Москве и нигде не побывать.
— Веришь, выберусь отсюда, по всем музеям пройдусь, чтобы на всю жизнь запомнить. Может и не пригодится, но хоть знать буду, что есть такой музей и я в нем был.
— Ну, ты даешь.
— Чего даешь?
— Надеешься отсюда выбраться.
— Надежда умирает последней.
— Песня или собственна мысль?
— А черт его знает, песня, по-моему.
— Ладно, пойду, посплю, и тебе советую.
— Уснешь тут.
— Докладывайте, — произнес майор Дроздов, и по-привычке, выработанной с начала службы в милиции, убрал в ящик стола лежащую перед ним папку с делом.
— Да особо нечего докладывать, товарищ майор.
— Плохо, что нечего. А все же, хоть какие-то зацепки есть?
— Так, предположения.
— Давай хотя бы с предположений начнем, глядишь, ниточка появится.
— Я запрос сделал
— И что?
— Картина следующая. Из пропавших, входящих в возрастной ценз от пятнадцати до двадцати, попадает сорок два человека. Из них восемнадцать найдены. Дела закрыты, так как собственно похищения не было, просто паника родителей. В остальных случаях, картина тоже различная. В трёх случаях имело место похищение с целью выкупа. По ним велись следственные мероприятия и во всех случаях удалось задержать преступников. Впрочем, это и понятно, те, кто не обращался к нам, сами решили эти проблемы, заплатив выкуп. Есть несколько дел, где обращались через несколько дней после пропажи, но это, как правило, контингент из разряда неблагополучных. Сильно пьющие, нигде не работающие, и так далее. Поэтому, проанализировав оставшихся, получается, что есть еще шесть случаев, дела по которым зависли, по причине, что пропавшие так и не были найдены.
— Они в розыске?
— Да.
— А по базе не просматривали, никто из пропавших через больницы, морги не проходил?
— В том-то и дело, что нет. Дела висят мертвым грузом.
— А хоть какая-нибудь связь между ними наблюдается?
— Вы имеете ввиду между пропавшими?
— Да.
— Трудно сказать. Все из разных семей и по уровню достатка и прочему. Только…
— Так, значит, что-то нащупали, верно?
— Да не совсем нащупал, товарищ майор. Скорее предчувствие, совсем маленькое.
— Так-так, говорите.
— Вот посмотрите, — Павел разложил перед майором фотографии шести подростков, юношей и девушек разного возраста, считавшихся пропавшими без вести в разный период за последние пять месяцев.
— И что скажете? — произнес майор, взяв фотографию симпатичной блондинки лет восемнадцати, и не дожидаясь ответа, добавил, — Может как-то связано с продажей за рубеж для работы проститутками?
— Вряд ли. Вот я тоже так смотрел на эти фото и думал, есть ли какая связь между ними или нет? Все учатся, кто в школе, кто в институте или колледже. Семьи, в которых они живут, разные. Вот этот, к примеру, — Лебедев взял фотографию молодого парня спортивного вида, — из обычной семьи. Отец работает, — он повернул фотографию оборотной стороной, на которой мелким шрифтом были написаны данные, и прочел, — Отец — главный менеджер фирмы ООО «Вилькамп», мать — бухгалтер. Или взять вот эту девушку, — Лебедев положил и взял со стола другое фото, — Отец подполковник, работает в Министерстве обороны, мать — учительница начальных классов общеобразовательной школы. Ни каких-то там новых русских, так обычные семьи. Кто-то живет лучше, кто-то хуже, как и все в наши дни.
— Так что же их может объединять?
— Я вот подумал, правда, мысль уж больно крамольная.
— Давай выкладывай, разберемся, крамольная она или нет.
— Я порылся немного в их досье, если так можно выразится, и на что обратил внимание. Все они, так или иначе, занимались спортом.
— А что тут особенного? Сейчас многие занимаются спортом, фитнесом, аэробикой, да мало ли чем.
— Это да, только вот это и смущает, почему это все они, занимались спортом и вдруг пропадают без вести?