Панджшер навсегда (сборник)
Шрифт:
– Как там комбат, начштаба? – Ремизов не хотел продолжать разговор, но и молчать казалось ему неудобным.
– Комбат ваш цел, поддает периодически, а иногда хорошенько поддает. – Командир полка снова весело гоготнул. – Начальник штаба поставил турник во дворе, по утрам подъем переворотом крутит, никто угнаться не может. А сегодня утром батальон в рейд ушел, там простая задача, завтра к вечеру вернутся, встречать будешь.
Рулетка делает круг
Батальон ушел в рейд перед рассветом. Солдаты, зевая до хруста в суставах,
На время отсутствия командира полка руководство взял на себя Лосев, начальник штаба. Сдержанный, слегка флегматичный, он знал свое дело и свое место по штатному расписанию, его уважали в полку. Ему доверяли – и это больше, чем оценка. Оставшись за командира, он спокойно, по-деловому отдавал распоряжения командирам подразделений, а вчера после утреннего развода попросил Усачева остаться для получения отдельной боевой задачи. Лосев кратко изложил тактическую обстановку в ущелье и вблизи него и то, что предстояло сделать второму батальону.
– Наш полк в кольце наблюдательных постов. Факт?
– Факт.
– Это значит, что они нас постоянно контролируют и передают информацию на базу о движении наших колонн, выходах техники и подразделений. Факт?
– Факт.
– Вот видишь, комбат, что получается. У душманов есть возможность упреждать нас в действиях. Определив направление движения и количество людей, техники, они просчитывают, где мы будем через два часа или через сутки. И что они делают?
– Минируют тропы и выставляют засады.
– Факт! – Лосев победно бросил карандаш на разостланную карту. – Вот это они и делают! И я бы в их положении тоже так делал, чего проще. Главное, чтобы хватило сил и маневренности. Сейчас недостатка в людях у Ахмад Шаха нет, так что сил, подвижных групп хватает. А поскольку действуют душманы налегке, выполняют узкие задачи, то и с маневренностью у них полный порядок.
– А на засады мы напарываемся обычно на закате солнца.
– Вот и ответ на поставленные вопросы. К вечеру они успевают выставить заградительный рубеж и с темнотой скрыться от преследования и ударов артиллерии. Тактика в чистом виде, – на этом негромкий, менторский тон монолога Лосева закончился. – А теперь слушай боевую задачу.
В три часа ночи, в полной темноте, почти бесшумно второй батальон по хребту вдоль Гувата выдвинулся из расположения полка и к восходу солнца прошел посты охранения, преодолел зону наблюдения душманов и поднялся на уровень трех тысяч метров. При этом утром в противоположном направлении вышли роты третьего батальона, изображая разведку местности на подходах к кишлаку Ханиз. Этот рейд для Усачева и его людей стал новой страницей в учебнике ведения войны. Он не взял с собой минометчиков с их «самоварами» –
– Ну что, начальник штаба?
– Кишлак внизу. Должен быть прямо под нами. – Савельев еще раз посветил фонариком на карту-склейку. – С рассветом все прояснится, ждать недолго.
– Ладно. Располагай роты по хребту. Никому не шуметь, слышимость ночью хорошая. Выставить охранение и всем спать. Вызови ко мне Кондрашова.
Офицер батареи Кондрашов вместе со своим напарником уже окопался в песчанике среди камней и, бросив под голову вещевой мешок, почти провалился в сон.
– Товарищ лейтенант, это посыльный. – Кто-то негромко пропел у самого уха. – Комбат вызывает…
– Значит, так, – Усачев в темноте всматривался в усталое лицо минометчика, – под нами кишлак, с рассвета ведешь наблюдение, записываешь цели, высчитываешь координаты. Здесь должна быть приличная банда. Сам понимаешь, их надо накрыть сразу, после первого выстрела времени на корректировку стрельбы не останется. Иначе весь наш марш-бросок насмарку. Готовься к горячей работе. Понял?
– Все понял, товарищ подполковник.
Вернувшись в свой небольшой окоп, Кондрашов прижался спиной к спине напарника, чтобы экономить тепло, прикрыл глаза.
– Ну? Что комбат вызывал? – проговорил тот сквозь сон.
– Завтра с утра «духов» жарить будем. Я даю установки для стрельбы.
– Везет тебе. Считай, что оформляешь представление на орден.
– Еще попасть надо.
– Куда ты денешься? – проворчал тот в последний раз и уснул.
Через час уснули и все дозорные, свалившись от страшной усталости и холода, пробиравшего до костей. Поджав под себя окоченевшие ноги, пряча за пазуху руки, они терлись, сколько могли, о своих товарищей, пока их окончательно не свалил тревожный сон. Повинуясь совсем другим рефлексам, вздрагивал во сне Савельев, охранение – его служба, и он чувствовал сквозь сполохи дремотных видений, что эта служба спит. Усачев же, наоборот, заснуть не мог совсем, ощущал резь в закрытых глазах и дрожь по всему телу. Не дожидаясь рассвета, очнулся Кондрашов. Едва забрезжило, он подобрался к комбату.
– Товарищ подполковник, я готов.
– Вижу, что готов. Еще рано. Долина не просматривается.
Ближе к семи утра внизу ущелья проступили очертания почерневших от сырости дувалов, голых виноградников, крайних строений кишлака, медленно превращавшихся в дома. Вздрогнул и вырвался из сна Савельев.
– Ну ты и нервный, начальник штаба. Кого-то рвал зубами всю ночь.
– Жизнь свою проклятую, кого же еще. Что теперь?
– Светает. Всем офицерам наблюдать за кишлаком и за соседними высотками, там могут быть наблюдатели, шум не поднимать. Они должны быть здесь. Возможно, у них есть и сторожевые посты.