Пангея
Шрифт:
Но он любил и ценил не только то, что можно грубо и однозначно потребить, не только то, что будило женское воображение. Он коллекционировал автографы великих, хвостатые росчерки знаменитых полководцев, размазанный сургуч королевских печатей. Он собрал непревзойденную коллекцию древних месопотамских и египетских печаток, которые любил покручивать на левом мизинце, слушая доклады Голощапова про безволие Лота, пасквили Лахманкина на министров, там всему находилось место — и их грязным пристрастиям, и воровству, и якобы шпионству на вражеские государства. Он поигрывал очередным перстеньком, окуная ноги в реки грязи, что текли у его ног, ему
— Масса Солнца составляет 99,866 % от суммарной массы всей Солнечной системы, — иногда любил как бы пошутить Константин, проводя заседание кабинета министров, — вдумайтесь в эти цифры, и вы поймете, какие на самом деле у вас пустые головы!
Любил ли его Платон, отрекшийся от отца? Почувствовал ли он вкус солнца?
После того как Константин разделил с ним своего тренера, лучшие часы своего досуга, поделился с ним самыми сливками своего опыта?
И откуда он пришел, этот Пловец?
Как-то однажды. лет пять тому назад, Константин гостил в замке Лота в Крыму, где тот бессильно тужился соорудить свой храмовый парк.
Погода была отличная, не жаркий летний день, прекрасный вид с горы на кипарисовую аллею, склон, ведущий к морю. Пышная зелень на фоне пустоватого послеобеденного неба.
Константин сидел на открытой веранде с биноклем и разглядывал солнечные блики на воде, края облаков, почти что не слушая жалобные речи Лота, то о дурных сновидениях, то о дурных предчувствиях, то о тенях прошлого.
Внезапно в бинокль Константин увидел завораживающей красоты юношу, прыгающего с отвесной скалы в море, в море, со дна которого опасно поднимались другие скалы, едва видные с большой высоты утеса.
Юноша все прыгал и прыгал, заходя в воду в метре от опасных пиков, он входил в воду, как нож в масло, жестко, уверенно и нежно одновременно.
Константин засмотрелся.
Позвал охранника.
Велел пойти и разузнать, кто да что.
Пловец оказался тренером, некогда занимавшимся прыжками в воду. На Константина он смотрел прямо, не отводя глаз, отвечал на вопросы ясно и коротко, ни капли не демонстрируя желания понравиться и получить работу. Он стоял перед ним, развалившимся в плетеном кресле на веранде, рассеянно потягивавшим горьковатый бальзам со льдом и мятой, стоял босой на мраморных блестящих плитах, в одних синих плавках, бронзовый от загара, потряхивал мокрыми еще волосами и мечтал только об одном — поскорее вернуться к своим прыжкам.
Работу он получил.
Константин взял его личным тренером по плаванию, для начала поручив красавцу переоборудовать его личный бассейн.
— Главное, чтобы в бассейне было много солнца, — сразу же определил Пловец, сделайте именно такой проект, со стеклянной крышей, и принесите его мне, — приказал он архитектору.
Константин, услышав это его распоряжение, вздрогнул.
«Он что, знает мои тайны?» — мелькнуло у него в голове. Но добродушный его нрав мастерски умел выгонять из головы мух, роящихся над зловонными мыслями.
Пловец, двигаясь по суше кошачьей походкой, мгновенно подчинил себе двор, пеструю и говорливую челядь, он умудрился обаять даже Наину, разучившуюся улыбаться, но ради него все же вспомнившую
Нет, нет, Константин не был наивным или доверчивым. Иначе он никогда не женился бы на Наине, не сумел бы воспользоваться трещиной в душе Лота, возникшей после смерти Тамары, поначалу совсем крошечной, и запихнуть жалобно мяукающую власть себе за пазуху, ничуть не убоявшись, что она может обгадить ему всю душу. Он был вполне себе матерым, обладал безупречным оскалом, — но этот точеный юноша с вечно гладкой и загорелой кожей, измеряющий мир физической нагрузкой, работой мышц и правильным дыханием, ловко вырвал у него доверие именно тем, что имел, как считал Константин, другую природу — дикую, располагающую его между этим миром и тем.
Уча Константина плавать, он всегда плыл рядом с ним, кратко наставляя его и неизменно лаская воду ладонью. Он скользил по воде, под водой с такой легкостью и завораживающей силой, что Константин прощал ему это явное превосходство.
Как-то Пловец сказал:
— Тебе хорошо бы слушать отчеты твоих министров во время плавания, вот подтренирую тебя еще и ты сможешь. Они будут неуклюже барахтаться рядом с тобой, вода будет заливать им нос, рот и глаза — и они будут говорить правду.
Константин оценил этот совет.
Перестроенный Пловцом бассейн превзошел все ожидания. Солнце проникало сквозь купольную стеклянную крышу и играло синей водой, давая бликам свободно резвиться на мраморном полу и мраморных стенах. Из-под пола в обозначенных местах били струи с теплой и холодной водой, как это бывает в лесных озерах. Нажатие кнопки давало выход волне, соленой или пресной, или же устанавливало течение воды — мощное, сродни горной речке, или еле заметное, такое, какое присуще равнинным рекам. По стенам, в проемах между огромными прямоугольными окнами, красовались фотографии чемпионов в два человеческих роста — и каждый чувствовал себя карликом рядом с ними.
— Для острастки, — объяснил Пловец.
Они перешли на «ты» очень быстро, после полугода тренировок. В этом не было ничего противоестественного — учитель и ученик, покоряя премудрости присущего от природы человеку умения — плавать, должны быть близки, и они через короткое время сделались близки по-настоящему.
Константин доверил Пловцу реконструкцию всех главных бассейнов страны, но не только в этом он проявлял себя.
— Посмотри, — говорил он, расхаживая в вечерние часы по кабинету Константина и отпивая из бокала старый бурый коньяк, — посмотри, какое уродство натворили люди в городах.
Шаги его пружинили на ковре, темно-синий свитер из мягкого кашемира ласково обтягивал сильную спину и живот, на шее мерцало золотце медальона.
— Что такое эти все тренажерные залы?!! Вялые рыхлые людишки хватают там руками мертвое железо, месят руками замученную грязную волну, полагая, что плывут, а на самом деле они разрушают себя и более ничего — потому что предают в себе самое главное — природу. В городах нет человеческой природы, — любил повторять Пловец, — только скотская, потому что только скоты живут в стойле. Они даже не подозревают о том, какая сила таится в воде, двигающая молодое растение к свету сквозь асфальт, даже бетон…