Пансионат "Уютный дом". Побег
Шрифт:
В комнате Анна долго лежала без движения, не отрывая взгляда от спрятанного на полке платья. Дом… Дома ее ждут. Надо только выбраться отсюда. И все будет хорошо. Обязательно.
Как? Как отсюда выйти, если территория пансионата обнесена трехметровым забором из гладкого камня? Есть, конечно, ворота, но открываются они только по бумажке за личной подписью главы "Уютного дома" Лилии Белиной. И только перед воспитателями.
Анна привстала, потрогала сверток с платьем, словно последнюю нить, связывающую ее с домом, натянула, и залезла под одеяло с головой.
Этой ночью
Голова болела, на душе было муторно. За окном бушевала гроза.
Глава 6
Дверь была открыта. В смысле, не заперта. Несмотря на то, что наставники обошли все комнаты и предупредили каждого воспитанника, что выходить из флигеля в такую погоду запрещено. Не было ни висячего замка, ни врезного, только ночной запор в виде двух толстых досок, ложащихся поперек двери, как в очень старых цитаделях.
— У меня повтор хода.
Собравшаяся в тесной прихожей компания сидела прямо на полу. Судя по форме костей играли то ли в "колдуна", то ли в "удачу". Фома, Вредина и еще пару человек, выбывшие уже из игры, с азартом наблюдали за битвой трех оставшихся. У окна Перо шепталась с какой-то беловолосой девочкой, неизвестной Ане, под лестницей кто-то скрипел грифелем.
Бер в нерешительности остановилась на последней ступеньке. Сидевший у лестницы мускулистый парень, кажется, Тирхей, чуть отодвинулся в сторону, то ли давая ей пройти, то ли приглашая усесться рядом. Аня сделала еще шаг и опять замерла.
— Бери два хода! Два хода! Ты его за один не добьешь!
От волнения Фома даже перестал жевать. Его увесистый кулак с зажатым в нем куском сыра, колотил по плечу сидящего рядом юношу. Тот недовольно шипел на соседа и с сомнением посматривал то на поле с костями, то на своих врагов.
Бесшумно отворилась входная дверь. Некто, закутанный в грязный дырявый плащ с головы до ног, вошел внутрь помещения. На него покосились — и только. Фома вгрызся в сыр, игроки бросили кости, Перо с суровым видом читала нотации плачущей собеседнице. Вошедший отряхнулся, нелепо мотнул головой, скидывая капли с волос, снял плащ. Повесил на крючок за дверью и примостился в углу комнаты, опершись спиной о стену.
— Папина дочка сыграть не желает?
Аня отвлеклась от наблюдения за бесстрастным Чером и перевела взгляд на Вредину.
— Что?
— Будешь играть, "не такая" ты наша?
Бер расслышала в вопросе издевку.
— Какая "не такая"?
— Ну как же, — Вера, маленькая, юркая, с задорно вздернутым курносым носом, прищурилась, словно пыталась рассмотреть в Ане нечто невидимое. — Мы все ненужные, брошенные, а ты же у нас здесь по ошибке. Любимица родителей, или кто у тебя там остался. От великой любви, наверно, тебя сюда и сослали. Чу, слышишь? Колеса скрипят. За тобой, наверно, приехали. — Вредина демонстративно выглянула в окно, оттеснив Перьеву с беловолосой в сторону. — А, нет, просто конюшни чистят. Старик навоз вывозит на скрипучей тележке. Вот жалость. Наверно, папаша карту неправильную взял, вот и не приедет никак.
Анна выпрямилась.
— Мой отец меня любит. И ничто в нашем мире неспособно это изменить, в том числе злые наветы обиженных девочек.
— Да что ты хоть так цепляешься за родню, — недовольно поморщившись, спросил Тирхей. — Не маленькая уже.
— Я не цепляюсь! В этом нет нужды. Мы связаны одной кровью. Моя семья сделает все, чтобы защитить меня, а я готова защищать ее. Пусть даже от злых языков мелких завистников!
Анна не хотела никого обижать, только отстоять право на свою правду. Но лицо Веры перекосилось, девочка зло зашипела и словно кошка плавно шагнула веред, сжав кулаки. Фома кинулся ей наперерез, жирными руками хватая пансионерку за талию. Тирхей встал, готовый ринуться на защиту, правда непонятно кого: Ани или Веры. Упырь, как всегда бледный и с мокрой головой, высунулся из-за бочки и ехидно заявил:
— Да хватит вам собачится. Родня, не родня. Нужны, не нужны. Чер вон любого закопает, коль скажут. Я вообще не уверен, что он чей-то сын. Он больше на вестника смерти похож, чем на человека.
На мгновение в комнате воцарилась тишина. А дальше произошло невозможное — вечно невозмутимый кареглазый парень вдруг вскочил с места и накинулся на Павла с кулаками. Бил он молча, сосредоточенно, выверено, словно и не порыв это был, а нечто обыденное и к тому же заранее запланированное. Именно эта сосредоточенность и напугала Аню больше всего.
Разняли их довольно быстро. У Чера были разбиты губы и порвана мочка уха, у Упыря — сломан нос.
— Ну, бешеный, — Фома, опасливо косясь на тощего длинноногого парня, приблизился к другу. — Как с цепи сорвался.
Павел, прикрывавший руками окровавленное лицо, зло усмехнулся.
— О, на цепи ему самое место. Не правда ли, Чер?
Чер сбросил с себя Тирхея, взял плащ и молча вышел на улицу. Аня против воли перевела взгляд на окно. Дождь не прекращался уже несколько часов, а ветер к обеду только усилился. Даже самые отъявленные хулиганы не решались выйти под ливень. К тому же, с севера подходила новая гроза — молнии сверкали совсем рядом. Что там, на этой улице, делать в такую непогоду?
И, правда, — что? Что он будет делать? Куда пойдет? Она оглядела находящихся в комнате людей, но никто кроме нее не был озабочен этим вопросом. Их волновало совсем другое.
— Настучит?
На вопрос Веры Упырь усмехнулся. Но усмехнулся холодно и горько.
— Чер? Он, конечно, на особом положении, но стучать не станет. Не в его духе. Стучат от обиды, а это — не человек, машина. Типа швейного станка. Эмоций по крайней мере столько же. Может, в этом и заключается его успех…
Парень резко оборвал свою речь и направился на второй этаж — искать лекаря. Остальные вернулись к своим делам. Возобновилась игра, Алина увела беловолосую куда-то за дверь, что вела к мужским комнатам, видно, пошла разбираться с обидчиком подруги, Тирхей подсел к рисовавшей что-то в тетради Еве. Аня постояла еще пару минут, созерцая картину всеобщей занятости, и вернулась в свою комнату.