Папа Сикст V
Шрифт:
— Ты угадал.
— Вещь не совсем-то легкая, — возразил Фортунато, — каждый из нас, сторожей, хорошо знает, что с Сикстом шутить нельзя.
— Однако несколько недель тому назад ты же способствовал бегству одного осужденного.
— Положим, это было, но мы все остались в стороне; следствие не открыло нашего участия в бегстве преступника.
— Ну, вот видишь, все зависит от того, как поставить дело.
— Хорошо, если у судей не явится подозрения, а если оно явится? Восемью днями епитимьи не отделаешься,
— Зато много получишь, если не ты, то твоя семья, — сказала еврейка.
— Кого же вы хотите освободить? — продолжал Фортунато, вынимая бумагу из бокового кармана. — Вот список моих арестованных.
— Читай! — сказала еврейка.
— Вот двое молодых людей из Велетри, осужденных на смерть за покушение на жизнь губернатора, соблазнившего их сестру. Против этих молодых людей, собственно, папа ничего не имеет; напротив, его святейшество сказал, что они поступили благородно, хотя и закон против них.
— Нет, не они мне нужны, — отвечала еврейка.
— В таком случае я не могу служить вам, все остальные заключенные находятся под наблюдением других сторожей.
— Нет, Фортунато, есть преступники, за которыми смотришь именно ты.
— А, заключенные по приговору инквизиции! — вскричал он. — Но их освободить немыслимо.
— Ну, а если бы тебе предложили вместо двухсот червонцев тысячу, что бы ты сказал?
— Что бы я сказал? — отвечал, видимо, колеблясь, Фортунато. — Я бы сказал, что тысяча червонцев для меня, бедного человека, есть такой капитал, о котором я и помыслить не смею, но к этому я бы прибавил, что ужасный Сикст велел бы на площади изломать все мои кости.
— Я надеюсь, ты избегнешь этой опасности, по крайней мере, я со своей стороны употреблю все зависящие от меня меры, чтобы с тобой ничего подобного не случилось, — сказала еврейка. — И, во всяком случае, — прибавила она, — твоя семья будет вполне обеспечена, я ей дам две тысячи червонцев.
— Две тысячи червонцев! — прошептал Фортунато, вытирая со лба холодный пот. — Капитал громадный, но он — цена моей крови.
— По крайней мере, твоя прелестная Сесилия не достанется развратному попу, — тихо прибавила еврейка.
— Правда! Когда же я получу деньги?
— Сто червонцев получишь сейчас; остальная сумма тебе будет выдана в тот день, когда барон Гербольд выйдет из тюрьмы.
— А, дело идет о бароне Гербольде; что же, он симпатичный юноша, впрочем, раз я решился пожертвовать жизнью, для меня безразлично, кого бы я ни освободил.
— Напрасно ты думаешь, что я подвергну опасности твою жизнь, — говорила еврейка, — я тебе устрою бегство в Голландию, где когти Сикста тебя не достанут.
— Хорошо, — прошептал тюремный сторож, — если мне не удастся бежать, палач не заставит меня долго страдать, он мой приятель… Решенное дело, синьора, я согласен и буду ждать ваших приказаний.
— Ну, вот тебе пока, — сказала еврейка,
Сказав это, еврейка вышла.
— Фортунато! — вскричала его жена. — Попробуй этого прекрасного вина, давай чокнемся!
Фортунато налил в стакан вина, чокнулся с женой и подумал:
— Несчастная! Она не догадывается, что это цена моей крови!..
ЗАМЫСЕЛ ИУДЫ
КАРДИНАЛ Рустикуччи по поручению папы Сикста V вошел в переговоры с Альфонсом Пикколомини герцогом Монтемарчиано, дабы поймать бандита Малатесту, с которым Монтемарчиано был очень дружен, за что было решено его святейшеством забыть все старые грехи последнего, занимавшегося, как известно, ремеслом бандита. Ввиду таких соображений, Пикколомини, как друг и товарищ Малатесты, назначил ему в алберго свидание, где были скрыты сообщники предателя. Алберго «Трех королей» находился около Колизея, и содержал его некто Григорий. В назначенный час вечером первым явился Пикколомини и, проходя в отдельный кабинет, сказал хозяину:
— Григорий, я несколько раз слышал от тебя уверения в преданности.
— Я, кажется, ее вам доказывал, — отвечал хозяин.
— Да, но до сих пор ты служил, нам двоим, мне и Малатесте.
— Я потому служил Ламберто Малатесте, что он был вашим приятелем.
— Ну, а теперь я хочу, чтобы ты исключительно служил мне.
— Я сделаю так, как прикажет Эчеленца.
— Надо тебе знать, что мы уже более не друзья с Малатестой.
— О, я теперь догадываюсь, — вскричал хозяин, — вы, кажется, хотите сыграть какую-то злую штуку с синьором Малатестой, в этом деле, извините, я участвовать не буду.
— Значит, я не могу на тебя рассчитывать? — спросил со злобой Пикколомини.
— Я прошу вас оставить меня в стороне, вы займете отдельный кабинет и делайте, что вам угодно; я мешаться, не намерен.
— А, ты, кажется, сомневаешься, что тебе хорошо заплатят, — продолжал Пикколомини, — но ты ошибаешься, друг мой: со мной пятьдесят червонцев, и они твои, если дело удастся.
— Ни за сто, ни за тысячу червонцев, — решительно возразил хозяин. — Я очень люблю золото и готов сделаться убийцей во всякое время, когда мне прикажете, но Иудой — никогда!
— Напрасно, Григорий, — заметил Пикколомини, — я к тебе пришел не с одними предложениями, но и с угрозой в случае, если бы ты отказался участвовать в моем деле.
— О, мне вы грозить не можете, — отвечал, иронически улыбаясь, хозяин, — наши с вами дела чересчур коротко связаны.
— Что было, то прошло, мой милый, — возразил Пикколомини, — а теперь в моем кармане лежат некоторые инструкции римского губернатора.
— Как, герцог Монтемарчиано заодно с полицией, этого быть не может!