Папины дочки
Шрифт:
На семейном совете решили продать квартиру - купить подешевле, а оставшиеся деньги и будут моей зарплатой. Риэлторы обманули: я как раз в больницу попала, отец после всех событий как-то равнодушен стал ко всему, мама обо мне беспокоилась, о ребенке… Доверилась им. Так мы и оказались здесь.
Когда Лиза подросла…
– Лиза?
– перебил ее Андрей, - ее зовут Лиза?
– Ну да. Помнишь, ты говорил, что дочку Лизой назовешь? Я назвала Елизавета Андреевна… Она же твоя дочь. Только Пушкарева. Или ты сомневаешься? Она немного позже родилась, я две недели переходила: сначала
– Кать, ну что ты говоришь?! Какие сроки? Я и считать не думал… Моя она. Даже если бы ты уверяла меня , что это не так. У меня тоже дочка, от Киры, тоже Лиза. Не совсем, не Елизавета, а Элиза. Они с твоей… с нашей Лизой, как двойняшки. Сама увидишь!
Катя посмотрела на Жданова с недоумением, но ничего не спросила, и продолжила рассказ.
– Так вот, когда дочка подросла, нам удалось с Колькой открыть аудиторскую фирму. Владислав Семенович помог - кредит дал. Доход небольшой, да и служащих только двое, - Катя усмехнулась, иронизируя над собой, - пришлось все должности пополам поделить: Колька директор и главный финансист, и дворник, и охранник. А я экономист - секретарь-уборщица, зарплату по трем ведомостям получаю. Приходится…
По мере того, как Катя излагала события своей жизни - без эмоций, простая констатация фактов, сердце Андрея сжимала боль. Ему, никогда всерьез не болевшему, не знавшему, где какой орган находится, стало вдруг понятно, как это “ни вздохнуть, ни выдохнуть”, как жалость, любовь и чувство вины могут опустить человека на колени. Как можно вмиг забыть все слова, кроме: “Кать, прости…”
– Кать, прости меня …
– За что? Ты ни в чем не виноват! Я сама все решила. Неправильно, но сама… Ты ни причем!
– Я виноват… Я…
– Андрей, не казни себя. Я сама должна была позаботиться - не маленькая.
– Я не об этом. Хотя и в этом тоже виноват - ты была такая неопытная… Я о другом - я должен был почувствовать, что тебе плохо. Как же так? Неужели я такой законченный эгоист? Я даже не предполагал…
– А почему ты вдруг стал искать меня?
– Малиновский Михаила увидел с девицей. Я пошел бить ему морду, ну и узнал, что ты… что вы не вместе…
– Значит, драться пошел, меня защищать, - Катя улыбнулась ему, - а говоришь: эгоист…
Она ласково провела по его волосам, чуть растрепав их под конец.
– Я так рада нашей встрече! Очень рада! Но тебе пора, дома волнуются…
– Кать, я хочу остаться… не гони меня, Кать…
– Андрюш, наша встреча - это для меня такое счастье! И то, что остаться хочешь - это просто невозможное счастье! Но у тебя семья: дочка, Кира Юрьевна… Я не могу так.
– Кать, скажи, а ТЫ хочешь, чтобы я остался? Не думай сейчас о других. Ты сама хочешь?
– Как же не хочу? Хочу, конечно! Я же люблю тебя! Всегда любила! Но нельзя! Нельзя, понимаешь!
– со слезами выкрикнула она.
– Можно, Кать. Ты ничего не разрушишь. Кира бросила меня, у нее другая семья.
– А как же дочка? Как ты без нее? Уверена, ты ее очень любишь.
– Люблю, - Жданов невольно заулыбался, - но мне повезло, Кира оставила дочку
– Как она смогла?!
– Не знаю… винила себя. Я думал, за измены. А теперь понимаю - за тот обман она рассчитывалась, за то, что жизнь нашу разрушила…
– Мне жаль ее…
– Она вполне счастлива… сейчас… И мы будем счастливы! Я все сделаю, чтобы ты и Лиза…
Он не договорил. Порывисто обнял ее, прижал к себе, сказал, скорее утверждая, чем спрашивая: “Я остаюсь, Кать?”
– Остаешься.
– Навсегда, Кать?
– Не торопись, Жданов! Давай жить настоящим! А будущее у нас будет. Какое захотим, такое и будет!
Глава 6.
Он стоял в проеме маленькой гостиной, где за шифоньером стояла детская кроватка, а рядом катин диван. Она стелила постель: взбивала подушки, надевала на них белые, в голубых незабудках наволочки, оглаживала со всех сторон - Жданову даже обидно стало, что он не подушка… Расстилала такую же, в незабудках, простынь. Роста ей не хватало, и она тянулась к противоположному краю через весь диван, и юбка высоко задиралась и видны были ямки под коленями, в которых пульсировали вены.
Жданов смотрел молча. В нем росло желание одарить эту хрупкую женщину, так много значащую для него, и так мало требующую. Да ничего не требующую! Готовую все отдать для него! Одарить не подарками, не комфортом, а любовью, своей любовью: заласкать, зацеловать… Любить, любить и любить…
Он стоял и молча смотрел. А она все стелила, все разглаживала несуществующие складки…
Наконец, почувствовав его обжигающий взгляд, выпрямилась, повернулась к нему лицом, шагнула…
И тут же оказалась у него на руках. Он нес ее на руках, как драгоценную ношу. И хоть было до постели два шага, он нес ее целую вечность. Положил на голубые незабудки, а сам встал рядом на колени и положил голову ей на грудь - вот он я: весь твой… возьми меня… делай со мной все, что захочешь! Повинную голову меч не сечет!
Он хотел одарить ее. Наивный! Это она, она одарила его счастьем доселе не испытанным! Нежностью запредельной, лаской нестерпимой, любовью своей нерастраченной… Ее тонкие пальчики пробегали по его телу, едва касаясь кожи - узнавали, запоминали его. Ее жаркие губы догоняли пальчики - насыщались им, выпивали его. Ее горячее дыхание обжигало его, натягивало кожу, напрягало мышцы…
Склонившись над его лицом, всматривалась она в самую глубину его души, ища там ответы на невысказанные вопросы, и щекотала его губы, задевая полной грудью…
Он все вытерпел. Даже не застонал. И только когда ее высохшие от внутреннего жара губы коснулись его затвердевших от страстного желания губ, он впился в них со стоном и хрипом, и отплатил сполна! Любовью за любовь!
Утро возвестил звон будильника.
– Как?
– Уже?
Подумали оба, не сговариваясь. Андрей пытался отключить звонок. Дать ей отдохнуть. Но она проснулась
– Катюш, поспи… Сегодня суббота…
– Нет, мне на работу надо.
– Кать, у меня хватит средств содержать вас: ты не будешь работать, ты устала…