Паpоль не нужен
Шрифт:
– О, конечно, Кирилл Николаевич.
Адъютант неслышно вышел из кабинета. Гиацинтов остановился напротив Мордвинова, долго на него смотрел, а потом сказал задумчиво:
– А то плюньте на все, князь. Оставайтесь, право слово, а?
ХАБАРОВСК. ЦЕНТР
_____________________________________________________________________
Утром город был одет голубым туманом. Снизу, с Канавы, тянуло горьковатым дымком - во дворах жгли мусор. С реки поднимался туман, и город стал похож на Петроград: дома,
Постышев в кожаной куртке, подняв воротник, вышагивал по улице.
Возле дома, где помещался профсоюз конторских служащих, толпилась очередь: дамочки в потертых пальтишках с облезлыми соболями, сухощавые, тщательно выбритые мужчины в офицерских шинелях без погон, два милиционера и делопроизводитель исполкома Лысов.
Постышев остановился и негромко спросил даму в шляпке с заштопанной вуалеткой:
– За чем стоим?
– Скоро будут выдавать благотворительные американские посылки.
Ни милиционеры, ни Лысов Постышева не видели, а если б и увидели, так не сразу признали бы: фуражка надвинута низко на глаза, воротник приподнят, только торчит у комиссара Восточного фронта нос и топорщатся коротко подстриженные рыжие усы.
– Вы слыхали, - говорят в очереди, - оказывается, из чикагского яичного порошка можно прекраснейшим образом делать кексы.
– Что вы говорите?! Их яичный порошок сделан из нефти, от него химией воняет за версту.
– Нефтью стали рак лечить.
– В России теперь у каждого рак души, а тут нефть бессильна.
– Что же вы предлагаете?
– Нагайку. Прекрасное лекарство.
– Я б яичным порошком большевиков кормил, от него брюхо пучит и газоном-с отходит.
– Сударь, здесь дамы.
– Какие это дамы? Проститутки.
– Они же старухи!
– А вы старых проституток не видели? Особый смак! А вон в вуальке спекулянтка. Э, милиционер, махорки нет?
Милиционер обернулся, чтобы ответить, и заметил серые спокойные глаза Постышева. Минуту он вспоминал, где видел эти глаза, а вспомнив, легонько толкнул локтем товарища.
– Влипли, - прошептал он, - комиссар тут.
– Можно вас в сторонку?– сказал Постышев милиционеру.
Не дожидаясь ответа, комиссар перешел улицу и вышагивал до тех пор, пока очередь не исчезла, растворившись в тумане. Он остановился возле тумбы, на которой были расклеены афиши. Сразу же полез за папиросами, закурил, зло отшвырнул спичку, нахмурился и, не оборачиваясь, тихо спросил:
– Ну?
Трое - за его спиной - молчали.
Постышев резко, корпусом развернулся.
– Нищенствуем?–
Милиционер - тот, что постарше - поднял голову, и Постышев увидел, как тряслось его одутловатое, с желтизной лицо.
– Я в семье сам - шестой, товарищ комиссар. Четверо мальцов у меня. Младшенькому - год. У него живот вздутый и ноготки не растут...
– У меня трое, - сказал второй милиционер.
– Жена в чахотке, - пояснил Лысов.– Кровохарканье третий месяц. И дочка при смерти. Я им бекон на сальце топлю...
Тихо в городе. Спит еще Хабаровск.
– Я понимаю, - враз сникнув, сказал Постышев, - я понимаю... Что же делать-то, а?
– Так вам видней, товарищ Постышев, - жестко ответил Лысов.– На то вы и комиссар...
– Детишек очень болезненно хоронить, - сказал милиционер, - они в гробу махонькие и до того тихие, что глохнешь...
– Зайдите ко мне в штаб завтра утром, - сказал Постышев.
Ушел он быстро, еще больше ссутулившись, вышагивая длинными тонкими ногами с выпирающими коленями - широко и торопливо.
ГАЗЕТА <ВПЕРЕД>
_____________________________________________________________________
Заместитель редактора Григорий Иванович Отрепьев - поэт. Ночами не спит, учится технике стихосложения, даже пожелтел весь, насквозь светится. Оттого страсть как нервен.
– Пал Петрович, - прокричал он Постышеву, который вешал свою кожанку на ржавый крючок за дверью, - есть тема для хорошей басни. Понимаешь, военное начальство по железной дороге без билетов ездит, а если контроль наган ему в нюх, и весь разговор. Я тут басенку накидал, посмотри.
– Басня, - усмехнулся Постышев, - это литература угнетенных. Ты впрямую пиши, с фамилиями и полными именами.
Постышев был первым редактором этой газеты. Поэтому и сейчас он проводил здесь, в маленькой типографии, возле метранпажа Моисея Соломоновича, час-другой, но обязательно каждый день. Читает комиссар по-редакторски: быстро и с карандашом.
– Давай-ка посмотрю.
– Посмотри...
– Нет, - раздраженно сказал Постышев, пробежав глазами строки, - от такой басни ни холодно, ни жарко. Тут деликатничать нечего. Пиши впрямую, как есть.
Отрепьев пожал плечами:
– Берешь ответственность, Петрович?
– Беру, Гриша, беру.
– Ладно. Сейчас в типографии имена переберу, всех обзову по правде.
– Обзови, - усмехнулся Постышев и отошел к окну, где лежала свежая верстка.
Он просмотрел полосы и сердито потушил окурок в старой консервной банке.
– Послушайте, Моисей, вы когда-нибудь подсчитывали, сколько слов в нашей газете?
– Много, - скорбно ответил Моисей Соломонович.– Очень много пустых слов.