Парад теней
Шрифт:
Борис Евсеевич в одиночестве продолжал сидеть за своим столиком на нейтральной полосе. Вежливо поклонившись, один из законспирированных хозяев конторы встал рядом с ним и во вдруг образовавшейся тишине обратился к присутствующим:
— Господа! Нашему заведению нанесен существенный ущерб. Я надеюсь, что инициаторы драки возьмут определенные расходы на себя.
— Не беспокойся, шеф, возместим, — не повышая голоса, успокоил взволнованного оратора Борис Евсеевич. — Я и тезка. Возместим, Борис Матвеевич?
— Хрен
— Инцидент исчерпан? — поинтересовался Борис Евсеевич у законспирированного. Тот еще раз поклонился. — Тогда приберите тут.
Константин опять курил. Он подошел к Кузьминскому, внимательно осмотрел его лицо и уверенно предрек:
— Завтра сильно посинеешь.
— Да иди ты! — огорчился Кузьминский и вдруг громко завопил на весь зал: — А ты что припозднился? Если б сразу влез, то я, может, и не посинел бы!
Холуи уже мели, подбирали обломки, расставляли кресла и столики. Глядя на них, Константин, не ответив на упрек, предложил:
— Пошли к Борису Евсеевичу.
— Пошли, — согласился Кузьминский, но никуда не пошел — общался с барменом. Пообщался и вдруг вспомнил. Опять на весь зал: — Пацаны! А как матч закончился?!
Никто не знал. Шумок прошел по конторе: спрашивали друг друга. И как спасение из кассы раздалось:
— Четыре-один.
— Они забили все-таки, Костя! Они забили! — заорал Кузьминский и, подхватив заготовленные барменом стаканы, ринулся к столику Бориса Евсеевича, где уже сидел Константин. Бухнувшись в кресло, поделился: — За триста баксов рожа может и посинеть. Не барыня. Пусть синеет! Я даже требую, чтобы она посинела. За мою синюю вывеску, дорогие мои мальчики!
Дорогие его мальчишки, Боря с Костей, подняли — куда уж деваться предложенные им стаканы и покорно выпили за синюю вывеску. В радости неуемный, как и во всем, Кузьминский наконец осознал:
— А Гришки-то нету! Во иллюзионист! Был, был и растворился в воздухе!
Подтверждая репутацию иллюзиониста, Гришка тотчас объявился в дверях.
— Подай костыль, Григорий! — завопил голосом, как он считал, летописца из "Бориса Годунова" Кузьминский.
— Тебе, может, после драки действительно нужен костыль? — невинно осведомился Гриша.
— А ты что, погодой интересовался, выходил свежим воздухом подышать?
— Что-нибудь выпить себе возьму, — проигнорировал ехидные вопросы Абрамов и направился к стойке.
— Домой, а? — предложил Константин.
— Деньги получим, и домой, — согласился литератор.
— Подождите меня пару минут. Сейчас сведения из Питера, и я тоже уйду с вами, — сказал Борис Евсеевич, не отрывая глаз от бегущей строки.
— Вот они, зелененькие! Вот они, дурные! — ласково приговаривал Кузьминский, неизвестно зачем пересчитывая полученную тысячу. — Так. Твои пятьсот, мои пятьсот. — Он разложил
— Суббота, Витя, — сообщил Константин.
— Выходной, следовательно. Имею полное моральное право пьянствовать весь день беспробудно. Составишь компанию?
— Зачем ты бьешь свою жену в воскресенье? — меланхолично процитировал Константин. — Ведь для этого есть понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и суббота.
— С одной стороны, ты безусловно прав. И не только каждая неделя наша, наш — каждый день. Как любил говаривать Гена Шпаликов, светлая ему память, с утра выпил — и весь день свободный.
— Поедем, — вдруг собрался Борис Евсеевич и встал.
Пристыженные Константин и Виктор сообразили, что, увлеченные фактом своего выигрыша, забыли следить за бегущей строкой.
— Ну и как дела, Боря? — осторожно спросил Кузьминский.
— Питерцы подвели.
— Проиграли?
— Да нет. Выиграли, паразиты.
— А ты ничью им писал. На много подзалетел?
— Мелочевка. Пара кусков, — махнул рукой Борис Евсеевич и признался: Но все равно обидно до слез.
— Забыться и заснуть, а? — предложил ему любимый свой способ забвения Кузьминский.
— Нет, по домам, — определил свои планы на сегодняшний вечер Борис Евсеевич и позвал: — Гриша!
Тотчас подошел от стойки Абрамов с наполненным какой-то цветной жидкостью стаканом, увидел, что соратники уже стоят, и обиженно заныл:
— Вы что — отваливаете? Могли бы и меня подождать. Через час-полтора уже будут все результаты испанского тура.
— Машина меня отвезет и вернется. На всю ночь она в твоем распоряжении, — успокоил кинозвезду Борис Евсеевич и позвал Константина и Виктора: — Пошли, ребята.
Они возвращались тем же путем, которым шли сюда. Сзади шагал Джон, на ходу брезгливо разглядывая сбитые костяшки распухших пальцев на обеих руках.
Шофер и Вава ждали хозяина у «паккарда». За «паккардом» стоял подогнанный местной службой ларцевский «опель». Здесь быстро работали.
— Я поеду с друзьями в их машине, — объявил своей команде Борис Евсеевич и добавил: — Если они не возражают, конечно.
Друзья не возражали, хотя в их глазах явственно читалось: пожалуйста, ради бога, но зачем?
Константин и Виктор сели впереди, предоставив весь простор заднего сиденья упитанному Борису Евсеевичу.
— Поехали? — спросил Константин, оглядываясь на Марина.
— Хорошо-то как! Ушел оттуда, и обида ушла, — не ответив, сообщил о своем со стоянии Борис Евсеевич. Он вольготно расположился на заднем сиденье, закрыв глаза и разметав руки по спинке. И вдруг, словно очнувшись, кинулся вперед: — Всех, кого надо, сумели сфотографировать, Константин?
— Мы тебя не поняли, Борястик, — после некоторой заминки сказал Кузьминский.