Парадигма преображения человека в русской философии ХХ века
Шрифт:
Такая синтетичность изначально относится к базовым конституитивным признакам русской философии, поскольку, как отмечает . . Громов, «платонизм в виде христианизированного неоплатонизма и триединство филологии, философии, богословия стали важными типологическими особенностями русской мысли»; а также «пластичность русской философии, определяемая языком ее существования, своеобразной плотью мысли, является еще одной типологической характеристикой, присутствующей на всех стадиях ее эволюции вплоть до нашего времени» [169] .
169
Громов . Н. Типология русской философии в контексте европейской культурной традиции//История философии. 2011. № 16. С. 7; 10.
Суть этой целостности в самой обобщенной, интегральной форме, имеющей в виду прежде всего ее вершинные достижения, а не исторические
170
Лосев А. Ф. Русская философия. С. 78.
2.2. Пост-оксидентальная парадигма русской культуры
Роковая страница нашей истории, написанная рукой Петра Великого, разорвана; мы, слава Богу, больше не принадлежим к Европе: итак, с этого дня наша вселенская миссия началась [171] .
Как бы ни формулировалась специфика русской культуры, и как бы ни обращалась она в некое чаемое будущее, на самом деле она выражает самую подлинную суть русского бытия, уже сложившуюся и ярко выразившуюся в его самобытных исторических формах. И самая суть, сердце и ядро русской культуры – это преображение человека. Принцип духовного преображения человека, всегда лежащий в основе самобытной цивилизации Русского мира, многообразен в своих проявлениях, охватывая все многообразие жизни. Но наиболее ярко и доступно для понимания всех, он выразился в великой русской литературе. Как писал еще в свое время В. В. Розанов, «западным людям русская литература открыла эру нового нравственного миропорядка», Запад «преклонился вовсе не перед художеством русских писателей, довольно неуловимым в переводе, но перед новым нравственным миропорядком, какой открывался просто картинами русской жизни и характерами русских людей… мне пришлось… услышать рассказ о том необыкновенном и исцеляющем действии, какое русская литература производит на иностранцев, на американцев, немцев, англичан “в несчастий”, в “ломке жизни”, в “крушившейся судьбе”» [172] . Это «необыкновенное исцеляющее действие» – не что иное, как духовное преображение человека, внесенное в мировую литературу многовековым духовно-историческим опытом русского народа.
171
Чаадаев П. Полное собрание сочинений и избранные письма. Том 2. М, 1991. С. 99.
172
Розанов В. В. Возле «русской идеи» // Русская идея: сборник произведений русских мыслителей. М, 2004. С. 285.
Устремленность к преображению человека очень глубоко вошла русское сознание, выработав особый тип мировоззрения. «Ядро» этого мировоззрения заключено в одной главной и ключевой мысли, которую хорошо выразил современный воронежский философ В. В. Варава: «нельзя, не умертвив совести, радоваться просто жизни как таковой. Суть человека в том и заключается, что он может и должен радоваться преображенной жизни. Непреображенная жизнь вызывает скорбь и тоску и взывает к изменению и исправлению» [173] . В апостасийной же цивилизации, порожденной Западом, это духовное преображение жизни подменено комфортным обустройством материальных условий жизни. Для культуры Запада «архетипическим» являлся принцип самореализации человека, т. е. развертывания им своих «сущностных сил» с целью «покорения мира». Этот принцип изначально является «пост-христианским», порожденным культом смертного ego. Поэтому в рамках такой культуры христианское понимание смысла жизни неизбежно уходит на второй план, а затем и вообще исчезает, поскольку в «код культуры» оно не вошло. Московская Русь, в отличие от Запада, создала культуру, «код» которой – принцип преображения человека – является изначально христианским; а главное – он сохраняется даже и в формах светской культуры (даже советской). В этом смысле совершенно точно парадоксальное утверждение А. Л. Казина о том, что «в России вообще не произошел процесс обмирщения (секуляризации) культуры. Вопреки всем колебаниям и смещениям русский народ до сих пор таит в своем сверхсознании идеал Святой Руси, т. е. образ России как церкви, в отличие
173
Варава В. В. Вечная философия. Воронеж, 2007. С. 45.
174
Казин А. Л. Философия искусства в русской и европейской духовной традиции. СПб., 1998. С. 422.
Для культурного сознания Запада «архетипическим» сюжетом является «Фауст» – сюжет приобретения могущества за счет компромисса с силами зла. И действительно, таким был путь этой цивилизации. Для культурного русского сознания «архетипическим» сюжетом является Пушкинский «Пророк» – сюжет преображения человека, достигаемого через духовное «второе рождение» и покаяние. Сам Пушкин как личность воплотил в своей судьбе нелегкий путь самоизменения и духовного преображения. Как пишет В. С. Непомнящий, здесь «перед нами опыт преодоления человеческой драмы не путем изменения внешних условий, но силой любви; опыт свободы, достигаемой не переделкой мира, а переключением внимания со своего “я” на “ты”; опыт обретения полноты “я” путем самоотречения» [175] . И таков же путь русской цивилизации в ее прошлом, настоящем и будущем.
175
Непомнящий В. С. Лирика Пушкина как духовная биография. М., 2001. С. 90.
Сюжет преображения человека, достигаемого через духовное «второе рождение», классически явленный в Пушкинском «Пророке», не только архетипичен для всей русской культуры, но и в самой русской поэзии постоянно воспроизводится с удивительной смысловой последовательностью. Важно то, что этот сюжет столь же естественен и для поэтов, вышедших из совсем другой среды – например, для крестьянина «кондового» русского Севера Н. Клюева. В его стихотворении 1908 г. «Я был в духе в день воскресный…», первая строка которого и эпиграф к нему взяты из Апокалипсиса (Гл 1, 10), почти полностью повторен Пушкинский сюжет преображения в пророка:
Источая кровь и пламеньШестикрыл и многолик,С начертаньем белый каменьМне вручил Архистратиг.И сказал: «Венчайся белымТвердокаменным венцом,Будь убог и темен телом,Светел духом и лицом…»Верен ангела глаголу,Вдохновившему меня,Я сошел к земному долу,Полон звуков и огня.Не менее показательны и примеры из новейшей русской поэзии – например, два стихотворения, опубликованию в 2016 г. А. Кушнер в стихотворении «Поле в Прибыткове» более приземленно, но воспроизводит тот же сюжет:
…В сущности, дело не в сути, а в цвете,Не рассужденье, а преображеньеЛечит и жить помогает на свете,Может быть, это и есть приближеньеК главному смыслу средь горя и пытокНаших телесных, душевных, – возможно,Это и есть наша прибыль, прибыток,Не обобщай, говори осторожно.Но Ю. Мориц в стихотворении «Не для печати» вновь возвращает нас к символике «рождения свыше», данной в животрепещущем опыте души:
… Не забывай, что ты отбрасываешь теньВсего, что сквозь тебя идёт потоком,Где в мире, столь прекрасном и жестоком,Преображенье – высшая ступень,Преображенье световым путёмНесовместимых с жизнью унижений!Творцу известен путь преображений,И с чувством Бога мы его прочтём.Нас любят свыше – в том сомненья нет.Есть образы, которые читая,Внезапно видишь: мрака тень густаяПеретекла в преображенья свет.Кроме того, вдумчивыми исследователями давно отмечена та сущностная особенность русской культуры, что она имеет «собирательный» характер, усваивая и затем органически воспроизводя «на более высокой ступени различные элементы культур других народов» [176] . Как это стало возможным, на основе чего? Именно на основе способности к преображению культур, которая и создает этот новый синтез – поразительную русскую «всечеловечность».
176
Лившиц М. А. Очерки русской культуры. М, 1995. С. 76.
Конец ознакомительного фрагмента.