Paradisus
Шрифт:
Тарковского, пусть отгонит локомотив в депо.
На дрезине два металлических кресла, на одно из которых уселся кружочек,
второе он знаком приказал занять мне.
– Садись, не бойся, жопу не отморозишь, - сказал он, сплюнув на снег густую
слюну. – Она у тебя жирная.
Ага, еще один «бзик» начсводотряда – он, похоже, стесняется своей тощей
задницы, на которой так нелепо отвисают форменные штаны.
Исаак уселся на металлический пол рядом с мотором.
–
Дрезина взревела и поехала, перестукивая колесами, – сначала медленно,
затем быстрее. С уклона она разогналась так, что ветер засвистал в ушах, и стало
трудно дышать.
– Хорошо! – крикнул кружочек, захлебываясь воздухом. Я до боли в
костяшках пальцев вцепился в кресло, наклонил голову к коленям, чтобы
свободнее было дышать.
Уклон мало-помалу выровнялся, скорость упала. Я распрямился; мы не
быстро ехали мимо обледенелых бетонных коробок, мимо парков, ставших лесом,
мимо автострад, запруженных трупами машин. Знакомая картина… Там, с
возвышенности, укутанная предутренней дымкой, мертвая Москва выглядела
гораздо привлекательнее, чем здесь, из самого ее нутра. В пустой глазнице окна
одного из домов, кажется, блеснули очки на носу какого-то мародера. А ну, жахнет
сейчас из винтовки?
Врезать кружочку по роже, спрыгнуть с дрезины, - и туда, в проемы между
домами… Попробуй догони, попробуй найди.
– Сигануть хочешь? – проницательно усмехнулся кружочек. – Валяй.
Он показал нацеленный на меня пистолет, который до этого держал в
кармане.
– Не доскачешь и вон до того памятника. Уложу, как кролика, - я меткий
стрелок.
О каком памятнике говорит? Я присмотрелся: Ленин. Снова Ленин. Да он
что, преследует меня?
Задул ветер, швырнул в лицо острый снег. Я вобрал голову в плечи, стал
смотреть только вперед, на две железные змейки.
Напрасно кружочек думает, что я только и помышляю о побеге…
Серебристая Рыбка, се-ре-бри-ста-я рыб-ка! Новый, справедливый, чудный мир.
Как достичь его, как познать, как осуществить? Христо пришла в голову самая
простая, легко напрашивающаяся, но, пожалуй, единственно возможная идея –
убить Лорд-мэра, занять его место. Я пришел в Резервацию, чтобы сделать это,
но потерпел крах и теперь еду за жестокой наградой…
– Ну вот, мы почти дома, - сообщил кружочек, когда из-за поворота
показалась стена Второй Военной Базы. Его веселое возбуждение улетучилось;
начсводотряда стал угрюм и сжимал зубы, играя желваками на щеках, похожий на
большую нахохлившуюся птицу.
– Останови у северных ворот, Исаак.
– Да, начальник.
Дрезина проехала еще метров
ворот за один день.
2
КАЗНЬ
Кружочек, стоя поодаль, говорил с добродушным с виду пожилым
толстяком-конунгом, время от времени бросающим на меня любопытные взгляды.
Исаак стоял рядом со мной, куря папиросу. Еще несколько стрелков, приписанных
к охране северных ворот, разглядывали меня, как какого-то диковинного зверя.
У северных ворот, помимо бараков, расположилась вертолетная площадка;
вперемешку с вертушками стояли ржавые броневики, которые, конечно, никуда
больше не поедут. Вдалеке виднелась пятиэтажная башня, возвышающаяся над
административным корпусом, плац с крошечными фигурками марширующих
стрелков. Там моя квартира - жаркая печка, мягкая постель, запас тварки…
Вернее, не моя, а конунга Артура, того самого, что вернулся на Базу без своего
отряда.
– Эй, подойди сюда, – толстяк махнул рукой. Даже издали было заметно,
какие жирные у него пальцы.
– Я?
– Ты.
Я приблизился. Кружочек отвернулся и сплюнул на снег.
– Что, братец, проебал отряд? – ласковым голосом сказал толстяк, с
участием глядя на меня.
– Проебал, - с вызовом ответил я. – И доложу обо всем отцу Никодиму, а он
решит, виновен ли конунг Артур в чем-либо.
– Насколько я знаю, отца Никодима сейчас нет на Второй Военной, - не
меняя интонации, сообщил толстяк.
– Но, в любом случае, в такие пространства
полномочия главы ОСОБи не распространяются. Тебя ждет трибунал. Верно,
Лукашенко?
Кружочек кивнул, поддав ногой льдинку. Льдинка раскололась на множество
блесток.
– Трибунал, так трибунал.
Мне удалось произнести это ровным голосом, хотя биение сердца
участилось: я-то ехал сюда с единственной надеждой. Надеждой на помощь отца
Никодима. Но его нет на Базе, и меня ждет трибунал…
– Можно мне чего-нибудь поесть? – попросил я.
Конунг, отвлекшийся на разговор с Лукашенко, повернулся ко мне. В его
маленьких, глубоко посаженных глазах сквозило сочувствие.
– Полагаю, можно.
Толстяк взмахнул рукой, приглашая меня следовать за ним.
– Постой-ка! А что же я?
– А ты, Лукашенко, двигай обратно к внешнему кольцу. Я теперь сам им
займусь.
Лукашенко выругался и, окликнув Исаака, направился к воротам.
В раскаленной печке потрескивал огонь. Тепло обнимало, лишало
последних сил, клонило ко сну. Позвякивая ложкой, я ел из банки тушенку. Конунг