Paradisus
Шрифт:
сплюнул.
– Ну, лады. Сталин так Сталин, какая хер разница? Странный ты, Киркоров.
Я поднялся, бросил окурок, - тот зашипел, как видно, угодил в лужу.
Расправил спину, вскинул рюкзак на плечо.
– Пошли! Нет времени на трындеж…
Метров через триста показался новый зал. Снегирь подал знак: нужно
вскарабкаться на платформу. Дальше – переплетение многочисленных лестниц и
переходов, я диву давался, как он ориентируется здесь. Наконец, когда мы
свернули
– А ты, Снегирь, похоже, часто ходишь этими тропами?
– Раз в год, - отозвался Снегирь.
– Тогда я не понимаю…
– Что тут понимать? Смотри!
Он навел фонарь на стену прямо перед поворотом. Я пригляделся. Тонкая
зеленая стрелка указывала направо.
– Зеленая стрелка – путь на барахолку, красная – в Сокольническую
глухомань, синяя – к измайловским мародерам, желтая – на ВДНХ. Все просто.
– Все так просто, все так сложно, мы ушли в открытый космос, - пропел под
нос Киркоров.
– Кончай ты со своей пидорасней, - окрысился на него Снегирь.
Киркоров сплюнул и заткнулся.
– Стоп! – Снегирь замер. – Кажись, пришли. Где-то здесь должен быть люк…
Шум голосов оглушил меня. Я никогда не видел столько людей сразу - они
двигались поодиночке и группами в сторону каменной рогатой чаши. Одетые в
тряпье и добротные кожанки; с оружием или без; увечные, здоровяки, старые,
молодые; почти все тащили на закорках огромные баулы, кое-кто даже вез санки,
доверху груженные тряпьем и железками. На нас, как-никак, только что вылезших
из-под земли, никто и не посмотрел.
– Добро пожаловать на барахолку, - сказал Снегирь, прикрывая крышку
канализации.
– Да, - Киркоров с явным наслаждением втянул в легкие воздух. – Обожаю
этот запах.
Пахло и вправду приятно – жареным мясом, сеном, дымком.
– Будьте начеку, - предупредил Снегирь. – Здесь кишат особисты.
При этих словах меня задел плечом закованный в кожу длинноволосый
мужик и, процедив что-то сквозь зубы, проследовал мимо.
– Вот видите, - качнул головой Снегирь. – Не исключено, что этот орангутанг
и есть… Пошли скорей – не до запахов.
Снегирь явно нервничал, оглядывался по сторонам: кролик, выскочивший
из норки.
Над входом в каменную чашу красовалась надпись: «Стадион Динамо»,
перед чугунными воротами стояли двое с автоматами.
Приблизившись к воротам, Снегирь перестал быть похожим на испуганного
кролика, теперь, скорее, он был похож на расслабленную обезьяну.
– Здорово, братаны, - бросил автоматчикам.
–
охранников. – Кто такие?
Его товарищ подозрительно зыркнул на рюкзак у меня за плечом.
– Мародеры с Района Третьего Кольца. Бескудниково знаешь?
– Не знаю, но ясно, что из жопы.
Автоматчики заржали. Снегирь заржал вместе с ними.
– Ну и нахер вы приперлись из своего Бескудникова? – автоматчик сплюнул
на рыжий от мочи снег зеленоватый комок.
– Мы как все, братан, - осклабился Снегирь. – Толкнуть кое-что, дашь на
дашь.
– Толкнуть, значит?
Охранник долгим взглядом окинул меня. Стало неуютно, совсем неуютно.
– А что именно вы собрались здесь толкнуть?
Капля холодного пота побежала по спине. Я сдвинул лопатки. За нами
образовалась очередь из навьюченных баулами людей. Толпа надавливала:
– Вы че там, блядь, застряли?
– Пропускай этих пидаров, либо расстреливай, долго мы тут будем спины
ломать?
Один из охранников явно занервничал, но его напарник упрямо стоял на
своем.
– Счас я тебя пропущу, - крикнул он в толпу. – Счас я тебя, сука, на тот свет
пропущу.
Он обратил к Снегирю перекошенное лицо:
– Что в рюкзаке?
– Братан, - Киркоров приблизился к автоматчику. – Зачем ты так?
– Назад, пидор.
Ствол автомата уперся в живот Киркорову. Но, кажется, кроме меня этого
никто не заметил, серебряный портсигар со Сталиным на крышке перекочевал из
руки Киркорова в карман охранника.
– Проходите.
Обливаясь потом, я проследовал в ворота. Черт подери, надо же!
– Я думал, взрывчатка не запрещена на барахолке, - шепнул я Снегирю.
– Не запрещена, - он ухмыльнулся как ни в чем ни бывало. – Если ты не
хочешь ее толкнуть, то не запрещена…
– Киркоров.
– Чего тебе?
Я пожал одноглазому руку. Он кивнул, поведя плечами.
– Жалко портсигар.
– Новый найдешь, - убежденно сказал Снегирь.
Зрелище, распахнувшееся перед нашими глазами, было грандиозным.
Чаша стадиона напоминала муравейник со срезанной макушкой. Люди
копошились на дне и на трибунах, в воздухе висел ни на минуту не умолкающий
гул. И, ступив в тесные ряды, мы стали частью этого гула.
– Меняю книгу на жратву!
– Братан, постой, взгляни, какой покрой!
– Ушанка, кому ушанка!
– Валенки уперли! Валенки!
Снегирь уверенно шагал по рядам, отнекиваясь от назойливых торгашей,
отталкивая проституток, буквально вешающихся на шею.
– Какой значок!