Парализатор
Шрифт:
Я тащу растерянную девушку к двери. Вы не представляете, какое это чудо, когда у интернатского сироты вдруг появляется папа. И наплевать, что, по словам соседки, он недавно из колонии откинулся и с тех пор не просыхает.
20
Спустившись в кафе «Голубая лагуна», Денис Голубев водрузил свой зад на высокий стул и устало облокотился на барную стойку.
— Два, — показал он пальцами бармену.
Юркий парень за стойкой не стал уточнять. Самым популярным напитком у завсегдатаев
Тиски с бригадой свалил из Верхневольска. Это хорошо. Соломатин с Андреевой смылись из интерната еще раньше. Ну и черт с ними! Его вины в этом нет. Он всего лишь учитель английского. Кисель будет молчать ради светлого будущего в столице. Это у у директрисы и воспитательницы Валентины Николаевны должна болеть голова, что писать в объяснительной. Он уже подкинул им мысль, что у парня крыша от счастья поехала после того, как его ноги проснулись. Почувствовал вседозволенность. А взбалмошная Марго составила ему компанию. Она всегда отличалась необузданным нравом.
Куда подалась несовершеннолетняя парочка? Конечно, в Москву искать своих родственников. Каждый сирота в тайне надеется, что он не один на этом свете. Святая наивность — родня не всегда источник счастья. Как ни крути, надо предупредить заказчика, получавшего отчеты о состоянии инвалида Павла Соломатин.
Денис пригубил второй коктейль и поманил пальцем бармена.
— Одолжи смартфон на пару минут. Мою технику один шизанутый расфигачил.
Бармен понимающе выпучил глаза. Хороший человек с нежным восприятием мира часто нарывается на грубое быдло.
Денис вошел в электронную почту и набрал сообщение. «Соломатин начал ходить и сбежал в Москву. Больше писем не будет. Последний отчет Соломатин украл вместе с конвертом».
Не успев допить коктейль, Денис получил ответ от неизвестного заказчика.
«Он встал с коляски???»
«Да», — коротко ответил Голубев.
«На конверте был адрес?» — после некоторой паузы уточнил заказчик.
«Кажется, был».
Рядом с Голубевым присел знакомый юноша в леопардовых лосинах и томно заглянул в глаза. Денис вышел из почты. К черту дурацкие вопросы! Оскорбленной душе требуется нежное лекарство.
21
За пластиковым столиком придорожного кафе сидела колоритная троица. Челюсти каждого работали как жернова молотилки.
Кабан умял очередной гамбургер и допил огромный стакан кока-колы. Толстые пальцы размяли затекшие плечи.
— Дальше пусть Моня ведет. Он дрых всю дорогу, а я глаз не сомкнул.
Тиски вытер салфеткой губы и кивнул жующему Моне.
— Сядешь за руль.
— Угу, — отозвался толстяк.
— Кончай жрать, штаны треснут.
Тиски встал. Моня торопливо покидал в пакет недоеденные сэндвичи и затрусил к машине.
— Куда? — спросил он, выруливая на МКАД.
— В Солнцево. Парню податься некуда, а девку потянет домой.
— Тиски, — уставший Кабан смачно зевнул. — А на хрена за ними гоняться? Попадутся — уроем, а так, чего напрягаться. В бордель можно и других малолеток определить.
— Заткнись! Только и можете, что проституток жарить. С борделей навар небольшой, да еще легавым вечно отстегивай. Раньше с коммерсов деньги текли, а сейчас?
— Теперь мы их грабим.
— Последний раз еле ноги унесли. Вшивую контору не смогли обчистить. А кавказцы берут банки!
— Так черные палят без разбору, а ты велишь без мокрухи.
— О тебе забочусь. По трупам следаки ушлые пашут, а если только бабло пропало, заяву под сукно кладут. В стране миллиардами прут, а тут какие-то десятки тысяч. Въезжаешь?
— А при чем тут Одноручка и Колченогий?
— Потом поймешь. Сначала взять их надо. Особенно пацана. Тогда у нас появится секретное оружие.
— Не врубаюсь я, Тиски. Какое еще оружие?
— Думаешь, почему я его называю Парализатором? — многозначительно изрек Тиски и достал страницу из дела Марины Андреевой. — Вбей-ка лучше этот адресок в навигатор, чтобы нам не плутать.
22
Мы входим в подъезд вслед за молодой мамочкой с коляской. Я помогаю поднять коляску к лифту. Благодарную улыбку юной мадонны сглатывают закрывающиеся двери. Коляска заняла весь лифт. Нетерпеливая Марго поднимается пешком, а мне это не по силам. Я сдуру забираюсь на второй этаж и там дожидаюсь лифта. Когда оказываюсь на восьмом, Марго всё еще мнется у семьдесят третьей квартиры.
— Позвони ты, — просит она.
Я не узнаю подругу. Обычно вызывающе дерзкая она жмется к стенке, явно скрывая пустой рукав. Я тяну палец к кнопке звонка, но Марго меня одергивает:
— Подожди! А вдруг, у папы новая семья? Тебе ничего не сказали?
— Ничего такого, — смущаюсь я.
Вообще-то кое-что после имени Виталий Андреев я услышал. Но слова «алкаш проклятый» и «тюрьма по нему плачет» повторять не хочется.
— Ну, давай. — Марго поправляет челку и вздергивает носик.
Я звоню. Жать приходится долго. Но вот я слышу грохот перекатывающихся бутылок и неуверенную поступь. Дверь распахивается. Тщедушная фигура в растянутой майке с наколками на плечах держится за косяк. Два мутных глаза над неровной щетиной наводят резкость и фокусируются на моей переносице.
— Чего надо?
Марго молчит, приходится говорить мне.
— Вы Виталий Андреев?
— Витал я. А ты кто таков?
— Понимаете… Это неважно. — Я делаю шаг в сторону. — Вот ваша дочь.
— Чего? Какая еще дочь?
— Марина, из интерната, — объясняю я после неловкого молчания.
— Не узнаю, — мотает головой Витал. — У меня маленькая была, а это дылда.
— У вас были две дочери. Маленькую звали Катя. Она погибла вместе с мамой, а Марина пять лет жила в интернате. Вы в тюрьме сидели. — Торопливо объясняю я.