Параллельные
Шрифт:
Отцовский гнев не заставил себя ждать, и, схватив меня за ворот футболки, он потащил меня в сени, где стояла большая бочка с водой. Затолкав мою голову в нее, он дал мне надежду, что моим мучениям пришёл конец, впрочем, надежда эта очень быстро сменилась паникой и страхом… Я задёргался в отцовских руках, задыхаясь и сопротивляясь всеми силами. В последнее время я достаточно сильно окреп и мало напоминал того мальчишку, которого он однажды попытался заставить сожрать свою рубашку. Поэтому мне всё-таки удалось оттолкнуть его и вырваться из крепкой шахтёрской хватки. Отлетев в сторону, долго откашливался и
— Думаешь, только тебе плохо? — неожиданно ровным голосом поинтересовался папа. — Думаешь, что только тебе её не хватает? На Нине… вообще всё в этом доме держалось. И она хотела… чтобы мы с тобой научились жить сами. Поэтому заканчивай со всей этой хернёй и начинай уже… думать головой.
— По своему опыту знаешь? — вскинул я голову с вызовом.
— По своему, — отец упрямо поджал губы.
Мы ещё с минуту стояли друг напротив друга, пытаясь прожечь взглядами.
Наконец я не выдержал и виновато выдохнул:
— Я её так любил…
Больше всего мне хотелось покаяться в своём грехе, но отец понял моё признание по-своему.
— Знаю, — впервые с теплотой в голосе отозвался он. — И она это тоже всегда знала.
***
После той памятной взбучки между нами воцарился холодный, но всё-таки мир. Постепенно я действительно смог усмирить свой буйный нрав, каждый раз напоминая себе, что я в ответе за то, как проживу эту жизнь, ведь как-никак, но матери я был обязан.
Шло время.
Шахта, в которой работал отец, вконец обанкротилась и после череды изнурительных, но бессмысленных забастовок, папа плюнул на всё, и, собрав наш неказистый скраб и погрузив его на заднее сиденье древнего УАЗа, мы отправились покорять просторы нашей родины.
В итоге судьба занесла нас далеко на север, где проживал мой сколько-то-юродный дядька, который, собственно, и помог отцу устроиться на местную нефтебазу водителем. Меня через какие-то неизвестные мне связи пристроили в физико-математическую гимназию. Я не то чтобы сопротивлялся, но и желанием постигать азы науки явно не горел.
— Ты хочешь как отец? — одним вечером шепнул мне дядя Ваня. — Всю жизнь за копейки жилы себе рвать?
Как отец я не хотел. Не знаю, догадывался ли дядя Ваня, что его слова оказались действенней любого ремня (хотя в четырнадцать лет меня уже было бессмысленно лупить, я мог и сдачи дать): жизненные приоритеты я всё же пересмотрел кардинально, с головой уйдя в учёбу. Моё отставание от одноклассников было огромным, но в кои-то веки я пустил своё упрямство в нужно русло и уже к концу учебного года считался учеником выше среднего, что меня безмерно радовало.
Я даже отцу попытался похвастаться, но тому оказалось не до меня… Закрутив роман с тихой и робкой Людмилой из бухгалтерии нефтебазы, родитель, сам того не ведая, запустил новый счётчик фатальных для меня событий.
Они поженились через полгода после знакомства. Было лето, и я только-только закончил девятый класс. Как сейчас помню: душное помещение ЗАГСа, толпа неведомых мне родственников и приятелей брачующихся, напряжённый отец, смущённая всеобщим вниманием Людмила и я, стоящий бок о бок с её двумя дочерьми. И если младшую из них можно было не замечать, то старшая бесила меня неимоверно.
— Не сутулься, — шипела мне под ухо Машка, отчего-то
— Срал я на твои фотографии, — едва ли не на весь зал объявил я, вынуждая окружающих обернуться.
— Илюха, — погрозил мне пальцем дядя Ваня, — не барагозь.
— Пусть она от меня отъе… отвяжется.
— Хам, — фыркнула Машка.
— Дура, — не остался я в долгу.
В принципе, этой короткой перепалкой можно было описать всю суть наших отношений. Она мнила себя принцессой, а я старательно демонстрировал степень своей крутости и независимости, искренне веря в то, что счастье любит сильных.
После свадьбы отец для проформы предложил переехать жить к ним (Людмила была счастливой обладательницей трёхкомнатных хором на окраине города), но я предпочел остаться с дядькой, мотивируя отказ близостью к гимназии.
На деле мы все прекрасно понимали, что в новой жизни отца мне не было места. Материнской любви я тогда уже не искал, да и Люда никогда не претендовала на это, вполне удовлетворённая общением с собственными отпрысками. Зато Машка любила закатывать глаза каждый раз, когда я показывался у них дома, и томно вздыхать: «Опять этот пришёл».
О том, чтобы пойти учиться в десятый класс, речи не шло. Мне срочно нужна была рабочая профессия и возможность зарабатывать. И пусть одинокий дядя Ваня никогда не ограничивал меня в еде и не требовал платы за проживание, а отец даже выделял какие-то деньги на карманные расходы, я безумно устал от вечного ощущения бедности и необходимости на чём-то экономить.
В техникуме было легко, особенно после гимназии. Половина моих одногруппников едва не пальцем в носу ковырялась, не в силах сосчитать дважды два. Я же вполне спокойно схватывал всё на лету. И всё-таки гимназия меня испортила, приучив меня к тому, что мозги должны быть всё время чем-то загружены. Поэтому достаточно быстро я понял одну вещь — ручной труд не для меня. Вернее, мне нравились станки, мне нравилось, что я могу выточить на них детали, что я понимаю, как это работает, но моей душе хотелось чего-то большего. Размаха.
Лет с восемнадцати начал подрабатывать на заводе, сменами торча на производстве. Где-то в это же время в душе зародилась уверенность: «Когда-нибудь я стану владельцем собственного дела».
***
Тем вечером, возвращаясь со смены, я зачем-то решил заехать к отцу. Мы хоть близко и не общались, но старались держаться друг у друга на виду. Обычно я заезжал к ним на пару часов, выпивал дежурную кружку чая, задавал с десяток банальных вопросов и выдавал столько же не менее банальных ответов на расспросы отца.
На улице было промозгло и сыро, старые ботинки давно промокли, тело нещадно болело после двенадцатичасовой смены, а ещё дико хотелось есть и спать; я уже успел не раз проклясть себя за решение заехать к отцу. Но до их дома оставалась всего лишь пара дворов, и поворачивать обратно было попросту глупо. Пока я искал в кармане пачку сигарет, дабы хоть как-то скрасить оставшийся путь, из-за угла вдруг выскочила девушка. Шла она быстро, гневно размахивая руками. Впрочем, её это только красило, будто злость придавала ей сил и энергии. Я даже невольно залюбовался ею, не сразу признав в девушке Машку.