Параллельные
Шрифт:
Испытал ли я в этот момент хоть какое-то успокоение? Наврядли.
— И тогда мы решили копнуть дальше и поискать отца ребёнка.
В общем, Маха действительно умудрилась найти себе принца на белом коне, вернее, порше. Её одногруппник был сыном какого-то высокопоставленного чиновника. И разглядев в этом большие перспективы, моя зазноба ринулась в бой… то есть соблазнение приятного во всех отношениях юноши Артёмки. Юноша не сильно сопротивлялся и соблазнялся вполне охотно, пока не… Маша не залетела и не потребовала на ней жениться. Артёмка растерялся, ибо жениться совсем не хотел, а тем более становиться
И вот тогда мой конкурент не придумал ничего лучше, чем расправиться с неугодной ему любовницей. Сначала он навешал Машке, что согласен на всё, и потребовал у неё, чтобы она срочно рвала отношения со мной, ибо он её любит и бла-бла-бла… а уже потом подловил её, возвращающуюся тёмным вечером от меня, в подворотне и… шесть раз пырнул кухонным ножичком, поставив в этой истории большую кровавую точку. Правда, по итогу точка превратилась в многоточие.
***
Самое поганое, что, выйдя из СИЗО, никакого облегчения я не испытал. На душе было всё так же тяжко и грязно… И отчего-то стыдно, словно это из-за меня развернулась вся эта история.
Первым делом поехал к родителям, до последнего надеясь на радушный приём. Во мне бурлило какое-то детское и совсем наивное желание объяснить им, что это не я, что я не виноват. Увидеть, как с облегчением выдохнет отец и… обнимет меня.
С объятиями не сложилось. Впрочем, как и со всем остальным. Дверь мне открыла Людмила и… залепила мне смачную пощёчину, гулкое эхо которой разлетелось по всему подъезду.
— И ты посмел ещё сюда прийти! — голосом, полным ненависти, выдала мачеха. — Да как ты посмел?!
Первой мыслью было то, что они, должно быть, ещё ни о чём не знают.
— Подождите, — быстро затараторил я, — меня оправдали, они нашли убийцу…
Оборвала меня вторая пощёчина. Настолько сильная, что у меня даже в голове зазвенело.
— Это ты! — закричала женщина. — Это ты Машеньке голову запудрил, совратил её! Заставил свернуть с пути истинного…
Постепенно её крики превратились в форменную истерику, и вместо пощёчин посыпались хаотичные удары. Я сопротивлялся и даже смог перехватить её руки, ограничив её трепыхания. Но тут из глубины квартиры появился отец. И опять-таки я понадеялся, что он встанет на мою сторону. Но отец лишь скривился и потребовал:
— Пшёл вон отсюда. Ты опять всё испортил.
***
Зарёванная Каринка нагнала меня уже на улице, с разгону влетев в меня.
— Прости, — рыдала она, — прости! Это я рассказала про вас с Машей, но они говорили, что это ты во всём виноват…
***
Из универа меня отчислили. Впрочем, я не особо расстроился, вдруг потеряв всякий интерес к прежней жизни. Если раньше высшим счастьем мне казалось сунуть свой нос в очередной механизм и понять, как и что работает, то теперь это всё выглядело каким-то мелким и несерьёзным. Мне хотелось чего-то большего, вырваться из этой
— Падать всегда больно, — качал головой дядя Ваня, который единственный всё это время поддерживал меня, — но если не попробуешь, не узнаешь.
Поэтому повестка в армию пришлась очень даже к стати. Ощущение было такое, словно жизнь давала мне ещё один шанс уйти туда, где никто не знал ни меня, ни моей истории. Где даже я сам мог забыть о том, каким дерьмом обернулось моё житьё-бытьё.
В армии было по-разному: и до одури интересно, и до тошноты тупо, грустно, весело, местами даже страшно, особенно поначалу, когда деды, обозлённые тем, что мы попали под сокращение срока службы, пытались выместить на нас гнев на мировую несправедливость. Собственно, на почве этого мы и сошлись с Костей. Принцип дедовщины во многом строился на идее «разделяй и властвуй». Когда ты один, то и сломать тебя в разы легче…
Первые дни в армии нас били за всё. Сначала вроде бы не сильно, но обидно… Не так стоишь, не так летишь, не так свистишь.
— Сделаем из вас людей, — обещал нам двухметровый старослужащий с бычьей шеей, а потом от души добавлял: — Душары.
Быть духом мне не нравилось, но я помалкивал — недели, проведённые в СИЗО, ощутимо притупили моё умение сопротивляться происходящему. Я презирал себя таким, каждую ночь обещая себе завтра «встать с колен», но моё завтра раз за разом переносилось на следующий день…
А потом однажды поймал себя на том, что я стою посреди взлётки по стойке смирно и наблюдаю за тем, как два отморозка п*здят такого же духа, как я. Мы все там стояли с такой дичайщей безнадёгой в глазах и полной отрешённостью, в которой читалось: «Главное, что не меня». И вот здесь меня накрыло. Сделав резкий шаг вперёд, я перехватил руку прыщавого деда… Порыв был скорее спонтанный, чем обдуманный. В том, что меня будут усмирять толпой, сомневаться не приходилось. Просто я вдруг решил, что надоело… надоело идти на поводу у обстоятельств и всяких уродов.
— Ты чё, душара, — взвыл мой оппонент, — тебе жить надоело?!
— Сам ты… душара, — скривился от омерзения, — а я человек.
И не дожидаясь, когда на меня нападут первыми, оттолкнул дедушку в сторону, давая возможность парню на полу хотя бы закрыться.
На меня налетели сразу трое, а мой призыв сделал испуганный шаг назад… все, кроме лопоухого паренька, неожиданно ринувшегося мне на подмогу. Отбивались мы как могли, но в итоге всё равно оказались прижатыми к полу. Удары сапогами нещадно прилетали по рёбрам.
— Дурак, — выдавил я из себя, прикрывая голову руками, — куда сунулся?
— Сам не лучше, — сдавленно отозвался лопоухий.
Избили нас в тот раз знатно, я потом несколько недель ни сидеть, ни лежать, ни стоять нормально не мог… Но если честно, то я ни о чём не жалел, в тайне наслаждаясь этой саднящей болью, которая с каждым моим движением напоминала о том, что я — человек.
— Чё лыбишься? — толкнул меня в плечо Костя. — Мало получил? Сейчас сержант увидит, решит, что мало тебе досталось.