Параллельные
Шрифт:
Нахмурилась.
— Но ты же говорил, что она особенная.
— Особенная, но… видимо, не для меня. Мы только мучили друг друга.
Я задумалась, с головой уйдя в свои мысли, Косте даже пришлось коснуться моего локтя.
— Эй, ты со мной?
— А, что? Да. Слушай, а давай напьёмся? Отпразднуем крах моей веры в институт брака.
— Тебе же нельзя.
— Ну мы по чуть-чуть… — и вновь жест «на донышке».
— Нина, — с упрёком протянул он.
— Да что Нина?! Я уже больше тридцати лет Нина и чертовски устала от того, что все учат
***
Дни сменялись неожиданно резво, а я вместе с ними шла на поправку. Этот период запомнился мне обилием разговоров и попытками наметить хоть какой-то план на жизнь.
— Я его убью, — бушевала одним прекрасным утром мама, ворвавшись в мою палату. — Где эта скотина? Я его на кусочки порву, — правда, её праведный гнев крайне быстро сменился приступом ужаса. — Ты только посмотри на себя! Что он с тобой сделал? А я ведь всегда предупреждала, что от этого брака ждать добра не стоит!
Я бы могла напомнить ей многое другое, но не стала, в конце концов, сейчас мама была на моей стороне, а всё остальное — такие мелочи.
От Гельки, если честно, я ждала ещё более бурной реакции, вплоть до реального предложения найти киллера, чтобы тот отстрелил Нечаеву яйца. Но к моему удивлению, подруга выдала совершенно иную реакцию, придя ко мне зарёванной и подавленной.
— Мне так жаль, — шепнула она и чмокнула меня в лоб.
— Эй, эй, — возмутилась я. — Не торопись меня хоронить, рано ещё.
— Я не хороню, я переживаю. А ведь вы с ним были такая пара! Вам все завидовали. Может быть, всё ещё наладится…
В этом месте я глянула на подругу как на идиотку и задумалась: а не настало ли время пересмотреть наши отношения?
Встреча со смертью лицом к лицу сделала меня безапелляционной в принятии решений.
Илья всё это время держался где-то в стороне, ни разу так и не появившись в моей палате. Но я интуитивно знала: он рядом и наша встреча повторится ещё не раз.
А вот приход Карины накануне моей выписки я предсказать не смогла.
Глава 9.
Илья
— Нечаев Илья Николаевич, — ворвался в мою больную голову казённый голос, — вы задержаны по подозрению в убийстве гражданки Павловой Марии Александровны.
Не знаю, что больше меня шокировало в этом заявлении — Машина смерть или собственное задержание. Наверное, всё же убийство. Первые пару дней своего заточения я провёл в прострации, сидя в обезьяннике и смотря в одну точку. Даже на допросах ни на что толком не реагировал, лишь хмурил брови и грыз губы, чем нереально бесил служителей правопорядка.
— Я понимаю, — ломал передо мной комедию следователь, — дело молодое. Любовь-морковь, а потом бац — и поругались. Ну вспылил, с кем не бывает. Наверное, реально взбесила. И убивать ты её не хотел, только попугать, ножичком… Ну признайся ты в этом, будь мужиком, тебе же это самому потом на суде в зачёт пойдёт.
При слове «ножичком» мне сделалось вконец тошно.
Да и в целом чем больше я узнавал подробностей случившегося, тем сильнее это начинало разъедать меня
Если описывать кратко, то Машку нашли недалеко от того места, где жили мы с дядей Ваней, с несколькими ножевыми в области живота. Исходя из какой-то своей ментовской логики, понятной только ему, следователь сделал вывод, что убийство было совершено на почве личных неприязненных отношений. А как выяснилось позже, главный мотив — месть — был именно у меня.
— Но я был дома, — отбивался я как мог, — у меня есть свидетели.
Со свидетелями оказалось туго. Дядя Ваня пришёл домой слишком поздно, когда я был уже изрядно пьян, а вот соседей, слышавших наш скандал с Машей, оказалось предостаточно.
В довершение ко всему после вскрытия выяснилось, что моя бывшая зазноба была… беременна.
— Оба-на, — присвистнул один из оперов, — а вот и ещё один мотив.
Вероятность того, что за один вечер я потерял не только любимую девушку и ещё своего ребёнка, послужила последней каплей… и я закрылся окончательно. На самом деле улики против меня были лишь косвенные, и любой мало-мальски адекватный адвокат смог бы разнести все доводы в пух и прах. Но адвоката у меня не было, ибо назначенного государством я слёту послал в пешее сексуальное. Не то чтобы специально, но больно уж настырным показалось мне его стремление выведать подробности наших взаимоотношений с Махой. Наверное, это была паранойя, а может быть, я просто был неспособен говорить про Машу в прошедшем времени, желая сохранить лишь лучшее в памяти о ней.
В СИЗО я отсидел почти два месяца, которые отложились в моей голове одним монолитным куском отчаяния. Не скажу, что меня ломало именно из-за заключения, но вот мысль о том, что все считают меня убийцей, угнетала.
За всё время моего заточения навещал меня один дядя Ваня, да и то наши встречи больше походили на игру в гляделки. Что говорить, никто не знал, ему явно было неловко в этих казённых стенах, пропитанных человеческим отчаянием и безнадёгой. Наверное, здесь было хорошо сходить с ума, но проверять не хотелось. После пятнадцатиминутного молчания дядька обычно вставал на ноги, сдержанно хлопал меня по плечу, выдавая что-нибудь высокофилософское:
— Ну-ну, всё наладится, — и уходил.
Больше моей судьбой не интересовался никто. И даже отец, которому я однажды попытался позвонить, отказался со мной разговаривать. Для них я был монстром.
А потом… А потом всё случилось как-то слишком резко, и я даже не успел понять, как все обвинения против меня были сняты.
— Мы сделали тест на отцовство, — сообщил мне следователь, светясь от осознания собственной «гениальности», — и выяснили, что Мария Александровна была беременна не от вас.