Парашютист

Селин Александр Геннадьевич

– Дурак, - Смерть нахмурилась.
– Спланирует он... Ну и шутки у тебя перед смертью. Парашют, между прочим, был нормальный, сама проверила, а ты его отстегнул...

– Потому и отстегнул, что нормальный. Чего тебе от меня надо? Если последнее

желание, то вот тебе... Колов побольше наставь в моем квадрате... для верности...

– Нет, - Смерть как загипнотизированная смотрела на приближающееся зеленое поле и растущие сектора расчерченного полигона.

– Ну, выполняй желание, мать твою, считаю до трех. Раз, два, два с половиной...

– Твоя Валька, между прочим, на развод подает!
– Смерть залетела снизу, пытаясь прочитать реакцию в глазах Лациса. На что Эдвардас усмехнулся, перевернулся и летел к ней спиной.

– Вот ты какой! Не хочешь Смерти в глаза заглянуть!

– Не хочу!

– Трус!

– Кто, я?!

– Трус! Понял ты кто?! Тот, кто боится заглянуть Смерти в глаза, тот трус!

– Ах ты стерва! Ты будешь выполнять желание? Колов мне наставишь или нет?

– Нет! Трус не умирает так просто!

– Считаю до трех... Раз, два, два с половиной... три!
– Лацис рванулся и ухватил Смерть за балахон.
– Ты кого это трусом называешь?
– резким движением сдернул обе штанины, чтобы надавать как следует, после чего штаны отлетели и взмыли куда-то в воздух... А Лацис... на какое-то мгновение он замешкался... как

бы не решаясь... Что-то остановило... Не позволило... Занесенная правая рука опустилась мягко. И тут же он оказался в цепких объятиях... И влажные холодные губы прильнули к его губам...

– Пусти, - прошептал он, - пусти, пожалуйста.

– Не пущу. Теперь мое желание. Твое желание было в прошлый раз. Тут же Лациса подбросило вверх. Обычное состояние, которое испытывает парашютист, когда раскрывается купол. А где-то внизу уже слышался вой "скорой помощи" и какие-то отчаянные крики. Парашют раскрылся на опасно малой высоте, и Эдвардас довольно больно ударился ногами о землю затоптанного центра расчерченного квадрата, вовремя, правда, согнув ноги в коленях. Но долго не разжимались объятия... И влекомые ветром, они долго тащились за черным куполом по траве...

– Я не понимаю, Марыля, человек хочет жить или не хочет?
– Яцек Прушинский доедал жаренную гусятину, угрюмо поглядывая на серебряную медаль, завоеванную в личном зачете.

– Хочет, хочет, - кудахтала краснощекая жена, накладывая сливки для десерта в деревянную миску.

– Ну а если не хочет, Марыля? Если ему наплевать на собственную жизнь? Как же тогда быть с карьерой?

– Ой, не знаю, Яцек, ой, не знаю.

Весь оставшийся вечер и всю ночь они вместе с женой мучались над этим вопросом.