Парашютист
Шрифт:
Смерть махнула рукой, понимая, что от мертвецки пьяного ничего не добьешься и пошла выпускать воду из ванной.
– Понял, - Эдвардас кивнул, закурил сигарету и повалился на подушку. Засыпая, он почувствовал, как кто-то, выругавшись, вытащил у него сигарету изо рта и затушил в ближайшей пепельнице.
Последние дни отпуска Эдвардас вел себя безобразно, даже по мнению Горбунова, которому всегда ставили Лациса в пример. Он много пил. Заплывал за буйки. На ходу прыгал с катера в воду. Устроил дебош на дискотеке. И даже забрался в какой-то реликтовый заповедник, не обратив
– Что скучаешь, Лацис?
Смерть, одетая в вечернее воздушное платье как-то раз вечером подошла к нему.
Разговор происходил на аллее возле гипсовой статуи.
– Я не скучаю. Вот гляжу на статую, на эту мерзость. Приободряюсь.
Эдвардас хмуро осмотрел Смерть с ног до головы. Обратил внимание на новую прическу и модные туфли.
– С танцев, что ли?
– Да. А почему бы и нет? Смерть игриво ежилась и слегка была пьяна.
– Ну и как, успешно?
– Лацис с усмешкой продолжал оглядывать худую угловатую, но не лишенную стройности фигуру.
– Где же провожающий тебя кавалер? Укокошила должно быть кавалера?
– Ты меня как-то однобоко воспринимаешь.
Смерть обиделась.
– Почему обязательно "укокошила"? На культурные мероприятия за этим не ходят.
Что, мне отдохнуть нельзя? Лацис снова усмехнулся.
– Конечно, можно после трудов праведных. Ну и как мероприятие?
– Да так, ничего особенного... Какой-то кавказец все время приставал. Я говорит, люблю таких, как ты, "блэдных дэвушек", хвастался, что деньги девать некуда, домой к себе звал. Вот и думаю, сходить к нему или нет. А? Как ты думаешь, а Лацис? Смерть, хитро улыбаясь, смотрела на Лациса, пытаясь уловить его реакцию.
– О, господи! А чего ты меня спрашиваешь?
– Ну так... С кем мне еще посоветоваться, как не с тобой. Мы уже так с тобой давно знакомы ... и в тоже время - Смерть вздохнула, - мне кажется, так мало друг друга знаем.
Эдвардас не реагировал никак. Он повернулся к статуе.
– Ты вот что мне скажи, - Смерть перешла на строгий тон.
– Ты что это в последнее время совсем башку потерял?
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что мне кажется, ты приключения на свою задницу ищешь. Я тебя серьезно спрашиваю? Так это или нет?
– Ничего я не ищу.
– А какого дьявола утром на подстанции полез через кабели высокого напряжения?
Ты что табличек не видел? 800 вольт!
– Да не было там никакого напряжения.
– Да это я рубильник отключила. Потому и не было! Болван! Какого черта полез?
– Да я за кепкой... Туда кепку ветром унесло.
– Господи, кепку. Ну как это можно было из-за
– В самом деле?
– Ну да.
– С чего бы? Могла бы не выключать рубильник.
– Ну да, а в Кракове кто будет прыгать? Ты как парашютист погибнуть хочешь или как дурной прохожий? Ты что это? Специально Смерти ищешь? Ну ладно, раз ищешь, так и быть. Вот я перед тобой. Чего искал, говори! Ну чего хотел? Никого нет, говори, не стесняйся.
– Ладно-ладно... Чего говорить, и так обо всем договорились... А чего ты меня отчитываешь, собственно?
– Эдвардас спохватился.
– Ты что мне мама? Ты что жена?
Ты кто вообще такая? Ах да, пардон...
– Лацис, что за тон? Отчитываю я его... А кому ж тебя отчитывать, как не мне? От жены отбился. И не смотри на меня так! Мне, между прочим, ее как-то по человечески жаль. Она и так и эдак... все подход к тебе ищет... А ты... никаких знаков внимания.
Отношения с Валентиной у Эдвардаса испортились как никогда. На все вопросы жены он отвечал только тремя словами - "да", "нет" и "не знаю" и ни разу не улыбнулся. В один из вечеров Валентина не выдержала и разрыдалась, чего с ней не случалось уже много лет. Это произошло после того, как Валентина купила розовое платье, точно такое же, какое было на ней в юности во время их первого знакомства.
– Ну как тебе мое платье?
– спросила она, напряженно улыбаясь.
Лацис ответил "да".
– А разве оно тебе ничего не напоминает? Лацис ответил "нет".
– Ну вспомни, пожалуйста, как мы с тобой познакомились! Лацис ответил "не знаю".
– А я все знаю!
– зарыдала Валентина, вымачивая подушку.
– Я тебя больше не интересую! Вы, мужики, всегда на курортах других баб себе находите!
– Каких баб?
– Ну что ты думаешь, что я слепая, да? Думаешь, что я ничего не вижу?
– Чего не видишь?
– А то, что ты все последнее время о другой думаешь!
– Я ни о чем не думаю в последнее время.
– Думаешь! Ты для кого тогда цветы нарвал в заповеднике, а? Я думала мне, а он ночью с цветами на аллею ушел и только утром вернулся... Ну, кому нарвал цветы?
Признавайся, чего уж там...
– Себе. Кому ж еще...
– А больше, значит, некому было?
– Некому.
– Та-ак, - Валентина привстала и скандально скрестила руки на груди.
– Ну, хорошо... Тогда другой вопрос, если ты считаешь меня за дуру... Что это вчера за баба была?
– Какая баба?
– Не валяй дурака! Ведь прекрасно знаешь, о ком я говорю... Хорошо, придется напомнить... Вчерашняя... Длинная такая, худая, как жердь... Ты заснул опять пьяный на песке, а она над тобой зонтик поставила-а...
– А-а. Ну, это, наверное, чтобы я не обгорел.
– Да-а? Вон какая заботливая, оказывается? А почему именно тебе? Раз так все складывается, может быть, ты меня с нею познакомишь... а, Лацис?
Эдвардас подумал, прикинул, в чем дело, и твердо сказал "нет". Больше они с женой ни о чем не разговаривали.