Парашютисты
Шрифт:
— Откуда это, товарищ старшина? Нельзя ли еще? Брага красноречиво перевел разговор на другую тему:
— В роту-то когда?
— За нами дело не станет.
— За кем это за вами?
— За мной и Кузей.
— Ну-ну, вы с места-то не рвите. Поаккуратней. Ты-то, гляжу, ничего, а ему бы еще полежать. И до рэнтгэна надо бы…
Глава 8
Всеми правдами и неправдами Кузя и Слободкин к утру были в роте. Поборцев встретил их поначалу грозно:
— Откуда такая команда?
—
— Кто разрешил?
Все присутствовавшие при этой сцене притихли, ждали, что скажет Кузя. А он посмотрел на стоявших вокруг товарищей, на Слободкина и опять за двоих ответил:
— Никто не разрешил, товарищ старший лейтенант,
— А как же?
— Сбежали…
— Что-что?…
— Сбежали, товарищ старший лейтенант.
— Вы это серьезно?
Слободкин сделал шаг и встал рядом с Кузей.
— Мы легкораненые, товарищ старший лейтенант…
— Вы отвечайте на вопрос. Сбежали?
— Сбежали.
Поборцев только руками развел. Потом вдруг так же неожиданно и так же подкупающе откровенно сказал:
— Ну что ж, понять вас, по совести говоря, можно.
Так Кузя и Слободкин снова вернулись в свою роту. А рота готовилась к боевым действиям "по специальности". Ребята совсем воспрянули духом, когда поняли, что снова становятся парашютистами. Правда, выброски массового десанта пока не предвиделось, но зато небольшие группы для выполнения особых заданий срочно формировались и приводились в полную боевую готовность. Конечно, массовое десантирование, к которому парашютисты так тщательно готовились в мирное время, устроило бы их гораздо больше, это было бы настоящее дело, но обстановка на фронте пока подсказывает другие формы борьбы с врагом.
Поборцев объяснил подробно, чем это вызвано, и все его хорошо поняли. А потом старшина от себя кое-что добавил:
— Мы и над Берлином дернем еще колечко. А покуда — дрибнесенько!
Как откапывал он .такие слова в своем украинском языке, ребята не знали, но какое бы слово ни молвил, любое было понятно без всяких дополнительных объяснений.
Итак — дрибнесенько. Но и это совсем неплохо, кто понимает. Представить только: группа в составе трех человек получает задание выброситься в районе Гомеля, взорвать мост, по которому днем и ночью идут немецкие войска! А в группе, предположим, Брага, Кузя, Слободкин и еще несколько таких же молодцов. Хорошая группа? Отличная! Таких групп создается много. У каждой свое задание.
Но до того, как лететь, всем дается общий отдых — три дня.
— Три дня и три ночи, — уточняет Брага. — Жаль, нет моря под боком целый отпуск бы получился.
И обращаясь непосредственно к Кузе:
— Везет тебе, Кузнецов: из отпуска в отпуск! Недавно в Москве побывал, теперь снова.
Недавно? Услышав это, Кузя задумывается. Действительно, вроде бы не так уж много времени прошло с тех пор, как он мерил шагами улицы и переулки Москвы, выполняя поручения товарищей, а сколько воды утекло,
Старшина становится вдруг сердитым:
— Все-таки тот ваш немец прав был — слишком быстро мы отступаем, слишком легко города сдаем.
— Мы с вами ни одного города не сдали, товарищ старшина, — поправляет Слободкин.
— А Песковичи?
— Спалил их немец.
— Было б все в порядке, так не спалил бы. И мы не ползали б по лесам, как комашки.
— Мы тут все-таки ни при чем.
— Один ни при чем, другие ни при чем. Кто при чем-то? Просто зло берет, сколько мы отмахали.
— Но мы ведь не виноваты. Так сложилось. Теперь на самолеты сядем — и в бой.
— Все равно душа болит. Болит, понимаешь?… Старшина хотел еще что-то сказать, но только вздохнул.
Умолк и Слободкин, потом его кто-то окликнул, он ушел. Разговор сам собою кончился.
В этот момент где-то коротко, но отчетливо буркнул орудийный гром и тут же замер. Старшина насторожился:
— Наши или нет?
— Одно из двух, товарищ старшина, — отозвался Кузя, до сих пор мрачно молчавший.
— Вот за что я тебя люблю, Кузя: муторно на душе, на фронте еще хуже, а ты настроения не теряешь.
— Не теряю, товарищ старшина. Настроение — это как город: потеряешь вернешь не скоро.
— Я ж говорю, молодец! — улыбнулся Брага, но видно было: нынче он все-таки сам не свой. — Настроение солдата — это на фронте все.
Старшина достал кисет, развязал, протянул Кузе:
— Завернем?
И опять Кузя почувствовал: болит душа у старшины. Болит не только сегодня, и вчера, и позавчера болела, но он обычно не показывает это на людях, а вот сегодня не в силах совладать с собой.
— Товарищ старшина, а у вас что-то случилось?
— Чего там! Одна у нас всех боль, а еще вот…
— А еще?
— Письмо получить бы из дома…
Кузя посмотрел на старшину. Брага такой же, в сущности, человек, как и все в роте. Только некогда ему о себе подумать. Неизвестно было даже, есть ли у него семья, есть ли дом. Оказывается, дом есть. При этом слове Кузя задумался. Есть или был? Брага ведь с Украины родом, а Украина, как и Белоруссия, уже давно вся в огне. Спросить? Или не надо? Не надо, решает Кузя. Зачем? Если нужно, Брага сам скажет.
Брага ничего больше не сказал. Ни о чем не спросил его Кузя. Они молча курили, думая каждый о своем, только два разных дымка над их головами свертывались в один — голубоватый, летучий, не растворявшийся в воздухе, несмотря на то, что его сносило ветром, который несильно, но настойчиво дул с той стороны, где все слышней начинал ворочаться гром орудий.
— А вот теперь сразу и наши, и чужие, — сказал Кузя, — хорошо слышно.
И действительно, канонада закипала в двух противоположных сторонах. Впечатление создавалось такое, будто десантники находились где-то как раз посредине, между двух огней.