Паренек из Уайтчепела
Шрифт:
Теперь точно он!
Аманда вцепилась в створку окна, впитывая каждую мелочь в любимом лице...
Джек вышел под осеннюю морось и поднял лицо, глядя на небо. Свинцовое, плотно затянутое серыми облаками, оно, казалось, давило на пешеходов... Но он неожиданно улыбнулся. Смахнул челку с лица, поднял воротник форменного плаща и зашагал по тротуару.
Как же хотелось броситься за ним следом...
Распахнуть эту дверцу, подхватить юбку, но...
Джейкоб Уорд молча сложил газету и постучал в переборку.
– Домой, –
И Аманда, в последний раз глянув в окно, откинулась на спинку сидения в молчаливой покорности.
8. Спичечный человек
В тот день на обед Аманде подали мертвую птицу.
Не тех мертвых ощипанных птиц, что их повар готовил в вине или сливочном соусе с шампиньонами и свежим картофелем – эта птица была светло-серого оперения и лежала, задрав кверху лапки.
Ее крохотное, на век затихшее сердце было проткнуто шляпной булавкой...
Лакей, откинувший крышку с этого «блюда», сравнялся цветом с перчатками на руках, хозяин дома громыхнул стулом, вскакивая на ноги, Аманда даже не шелохнулась: глядела на птицу зачарованным взглядом и только слезинка, скользнув по щеке, упала на ее платье.
– Кто это сделал? – закричал мистер Уорд, да так, что подвески на люстре тревожно вздрогнули в такт его ору. – Кто посмел ЭТО сделать? Позвать повара и немедленно. И унесите это мерзкое безобразие с глаз, – указал он на мертвую птицу на тарелке жены. – Тот, кто сделал такое, жестоко за это поплатится, слово хозяина дома и дворянина.
Лакей подхватил тарелку и поспешил с ней из комнаты; пришел повар-француз, перепуганный, низко кланяющийся, он божился Девой Марией и собственной матерью, что помимо перепелов в мятном соусе не готовил никаких «воробьев в собственном оперении», он-де никогда не позволили бы себе такого «кошмара». Должно быть, слуга решил сыграть злую шутку, тот самый лакей, нанятый третьего дня и ему, Гюставу Шани, не понравившийся с первого взгляда. Уж больно хитренькие глаза... Он, мол, таких coquin (прохвост) видит с первого взгляда.
Лакея этого, что не стало сюрпризом, отыскать в доме не удалось, лишь брошенную в спешке ливрею на заднем дворе. Мистер Уорд, с трудом сдерживая себя, едва не рассчитал «некомпетентного», как он выразился, дворецкого, что столь плохо выполнил свое дело: нанял лакея без должных рекомендаций. На что дворецкий ответил, что рекомендации у того были самые лучшие, подписанные самим мистером Реджинальдом Бойдом.
После этого как-то внезапно наступило затишье, такое громкое в своей тишине, что, казалось, не выдержат уши, и Аманда, поднявшись из-за стола, спокойно сказала:
– Пожалуй, я ненадолго прилягу. – И, не добавив ни слова, вышла из комнаты.
Ей действительно требовалось прилечь: в последнее время она ощущала себя бесконечно разбитой. Разбитой на сотни осколков... Столь мелких, что уже не собрать. И думалось ей, это разбились
И она отпустила... Вместе с надеждой на счастье, вместе с мечтами и солнечным светом, который враз сделался глуше, словно и вовсе потух, вместе с собственным сердцем, которое, кажется, больше не билось.
Даже сейчас при виде этой маленькой птички оно, как ни странно, не застучало быстрее, только царапнула мысль: «Да это ведь я: мертвая птаха с воткнутой в сердце иглой». И от безысходной тоски, от нежелания жить вот так дальше ей захотелось сделать то же, что и всегда в последнее время: спрятаться в сон. Там, в ее снах, подчас было даже приятно... Случалось то, чего в реальности быть не могло: она видела Джека. И он ее целовал... Говорил, что они уедут в Америку. Будут вместе...
Аманда поднялась к себе и, вынув из шкатулки флакон лауданума, капнула в наполненный водою стакан несколько капель.
Доктор был прав: сон – лучшее из лекарств, и не ее, Аманды, вина, что он не приходит иначе, как через это волшебное средство.
В тот же день ближе к вечеру в ее дверь постучали:
– Миссис Уорд, – вошла в комнату ее камеристка, – мистер Уорд просит вас спуститься в библиотеку для разговора.
Нехотя, но Аманда подняла свое тело с постели и попросила служанку привести в порядок прическу. Говорить с мужем ей не хотелось, как, впрочем, и с любым другим человеком... Считать цветы на обоях было делом весьма занимательным, а вот собственный муж занимательным ей не казался. Хорошим, достойным мужчиной, но вовсе не занимательным...
– Миссис Уорд. – Супруг встретил ее на пороге и повел за руку к дивану. Глядел с беспокойством, как будто пытался прочесть ее мысли и, усадив, осторожно спросил:
– Вам удалось отдохнуть после случившегося сегодня? Возможно, мне следовало вызвать врача, но я, признаться, был занят другими делами и несколько упустил это из виду. – Он замолчал, дожидаясь ответа, но Аманда молчала. – Вы, полагаю, были шокированы...
– Отнюдь. Глупая шутка злого слуги лишь удивила меня, но не более...
Супруг пристально на нее посмотрел: казалось, не верил ни единому слову. Но Аманда не выглядела неискренней, даже наоборот... И это ее не напускное спокойствие Уорда не на шутку обеспокоило.
– Аманда, нам нужно серьезно поговорить. – Она полагала, муж скажет про лауданум, пожурит за злоупотребление им, но муж неожиданно сказал о другом: – Боюсь, вам, как и мне, угрожает опасность. Я долго держал это в тайне, ничуть не желая пугать вас напрасно, но в свете случившегося сегодня... я более не могу и не должен молчать. Мистер Реджинальд Бойд объявил нам войну!