Парфетки и мовешки
Шрифт:
Стихотворение решили написать на второй странице, а исполнение было немедленно поручено Липиной.
— А то еще сделаем ошибку, так все труды Грибулькины пропадут, — объяснила Женя Тишевская, предложившая сначала переписать стихи, а потом уже приступить к рисунку.
— Конечно, так будет лучше, — согласились девочки.
— И днем мне удобнее рисовать, — вставила Грибулька, — а то вечером с красками трудно.
— Ну и прекрасно. А ты, Липина, не теряй времени, начинай с Богом, — добродушно проговорила толстушка Лядова.
Когда позвонили к вечернему чаю, стихи уже были
Девочки внимательно вглядывались в каждую строчку, в каждую букву, и чем больше вчитывались, тем больше им нравились эти незатейливые строки, полные искренних пожеланий.
— Завтра будет готов и рисунок, — важно пообещала Грибулька.
«Ну, это мы еще посмотрим!» — усмехнулась про себя Исаева, решившая насолить ненавидевшим ее одноклассницам.
Глава XXIV
Похвала Стружки. — Медная глотка
Рисунок удался Грибуновой как нельзя лучше. Девочки с восторгом рассматривали его; многие даже не решались до него дотронуться, словно боялись своим прикосновением нарушить свежесть цветов, которые словно живые смотрели на них своими нежно-бархатными глазками.
У Грибуновой был несомненный талант к живописи. Девочка любила рисование и все свободные минуты посвящала любимому занятию. До поступления в институт Грибунова брала уроки у хорошей преподавательницы, которая сразу оценила незаурядные способности своей маленькой ученицы и с большим вниманием следила за ее быстрыми успехами. Бабушка, души не чаявшая в единственной внучке, не жалела на нее денег, и по ее особому ходатайству Грибуновой позволили брать кроме положенных уроков рисования еще и приватные [38] .
38
Приватный — здесь: платный, частный.
Все это выделило ее из числа остальных воспитанниц; многие завидовали ее дарованию, большинство же добродушно признавало ее превосходство и отдавало должное ее искусству.
— Грибунова у нас художница… — гордо хвастались малявки перед соседками — шестушками или пятыми.
— Уж воображаю, — пренебрежительно скривит губы иная соседка, хотя до нее и раньше доходили рассказы о рисунках Грибуновой.
Но сама Грибулька была не из хвастливых, она смотрела на свои успехи как на нечто вполне естественное и была далека от того, чтобы кичиться своим талантом. В классе все успели полюбить эту веселую девочку, всегда отзывчивую на чужую радость и готовую помочь подругам в трудную минуту.
И теперь, стоя в кругу девочек, чуть ли не с благоговением разглядывавших ее рисунок, Грибунова радостно улыбалась, и на душе ее было хорошо — и от одобрения, и от сознания, что она помогла подругам, которых любила почти всех без исключения.
Девочки действительно были в восторге. Они даже и не мечтали, что их затея будет выполнена так удачно.
— Грибулька, душка, как я тебя за это люблю, иди я тебя расцелую! — весело кричала Замайко.
— Медамочки, будьте справедливы, уж если и благодарить, так уж
— Тишевская, Тишевская!.. Душка, спасибо и тебе, Липочка, и тебе, наша поэтесса, ах как все хорошо вышло! — восклицали малявки, тут же обнимаясь и целуясь от радости.
— Ура! — крикнула Замайко.
— Ура! — подхватили было остальные, но в эту минуту в дверях показалась Стружка, и все со смехом разбежались по местам.
— И чего это вы горло дерете? — покачала головой старуха, в недоумении поглядывая на своих питомиц.
— Это мы, m-lle Струкова, от радости, — храбро выскочила вперед Замайко.
— Что-о? С чего это у вас такая большая радость-то?
— А у нас, m-lle Струкова, сюрприз для юбилея уже готов, — продолжала Замайко.
— Уж воображаю, что вы там состряпали, — с презрительной гримасой сквозь зубы процедила синявка.
— А вот… — и Замайко неожиданно положила перед Стружкой заветный лист, который до того держала за спиной.
Струкова недоверчиво посмотрела на рисунок, безмолвно надвинула на нос очки и уже с интересом поднесла лист к глазам.
— И где вы только раздобыли его?… — указала она на рисунок. — Поди-ка, из старших кто вам нарисовал?…
— Нет, m-lle, это мы сами… Это Грибунова, — послышалось со всех сторон.
— Ну да, проведете вы меня! А?… Да тут еще и написано что-то, — и Струкова громко стала читать стихи.
В классе воцарилась тишина.
Девочки напряженно следили за выражением лица старухи, и сердца их громко стучали, как перед приговором. Соня Рыкова забилась в самый дальний угол класса. Щеки ее пылали от стыда, стихотворение казалось ей ужасным, и она, боясь услышать насмешки классюхи, зажала уши обеими руками и горько раскаивалась в том, что написала эти стихи.
«И надо было этой Замайке сунуться… Вот уж действительно, наш пострел везде поспел, — в волнении д у ма ла девочк а, — неб ось, не под у ма ла обо м не. Стружка высмеет меня и будет потом весь год попрекать… Это не maman, та бы поняла».
— Рыжик, Рыжик, куда ты забралась, слышишь? Стружка допытывается, кто стихи написал. Очень они ей понравились, — теребила Рыкову едва разыскавшая ее Кутлер.
— Ах, отстань ради Бога, — отмахнулась от нее Соня.
— Да ты скажи, можно тебя назвать?
— Да говорю же, нельзя, понимаешь — нельзя, ни за что нельзя, и не думайте, ради Бога, меня выдать! — в ужасе бормотала девочка, стараясь не попасться на глаза старухе и словно опасаясь, что синявка по ее волнению угадает автора стихов.
Стружка действительно была ошеломлена сюрпризом ее малявок, она не ожидала от них ничего подобного. Сюрприз понравился старухе, и она была далека от того, чтобы высмеивать не на шутку смущенных девочек.
— Ну и ну, — протянула она, в раздумье покачивая головой. — И откуда что берется? Ну, Грибунова еще понятно, даром, что ли, на ее науку бабушка столько денег тратит… А вот скажите-ка, кто вам стихи написал? Уж не поверю я, чтобы и их вы сами состряпали!