Парфюмер Будды
Шрифт:
Марше сказал, что они отслеживают все звонки. Ей не надо было отвечать, если только это не Робби. А если он ранен, или в беде, или остался у друга и теперь звонит ей?
– Бонжур?
Молчание.
– Робби?
Кто-то дышал в трубку, потом тишина, потом щелчок. Проклятье. Не надо было произносить его имя. А если он пытался связаться с ней? Что, если Робби в беде и просит о помощи? Возможно, он не хочет, чтобы полиция узнала об этом. Может быть, они подслушивают. Если бы она его узнала, он не смог бы ответить даже в самой отчаянной ситуации.
Нет, так думать было глупо. Робби даже не
Она смотрела на телефон, мечтая, чтобы он зазвонил снова, кто бы это ни был. Тишина дразнила ее воображение.
Вернувшись к тому, что она начала делать, Жас открыла верхний ящик стола и стала перебирать его содержимое, но в этот момент из сада в дверь ворвался ветер. Счета, конверты, письма и записки разлетелись по комнате.
Закрыв двери, Жас начала собирать бумаги. Некоторые из них застряли между флаконами на органе. Жас остановилась в конце старинной лаборатории и уставилась на орган, не решаясь к нему приблизиться.
В детстве орган был вне досягаемости и для нее, и для брата; драгоценные эссенции в нем были слишком дорогими. Запретный, он приобрел для них нереально большие пропорции. Это была лаборатория волшебника, искушение.
Иногда Жас сидела вдали от него и смотрела, как свет играет на маленьких стеклянных бутылочках. Блики плясали на стенах, на потолке, даже на ее руках, когда она их вытягивала перед собой. Прекрасные моменты, пока не сгущались облака и орган не погружался в тень. Волшебное существо в углу комнаты. Чудовище, издающее уродливые, странные, прекрасные и могущественные запахи.
Некоторые из масел теперь были настолько старыми, что Жас сомневалась, чтобы брат мог ими пользоваться. Другие превратились в осадок. Некоторые, насколько она знала, были настолько редкими, что, когда они заканчивались, их можно было заменить только синтетическими эквивалентами.
Парфюмерная промышленность менялась. Но для создания действительно стоящих духов по-прежнему требовался настоящий талант. Для смешивания десятков отдельных ароматов в исключительно чувственный, запоминающийся букет всегда необходим истинный знаток запахов.
В течение двухсот лет ее предки сидели здесь, смешивая эликсиры из этих самых бутылочек. Теперь эти сотни стеклянных гробниц в музее алхимика ожидали своего волшебника, чтобы он вернул их к жизни. Возможно ли, что именно Робби стал таким волшебником?
Она уже была не в том возрасте, чтобы бояться. Жас прошла через комнату и села за орган. Эссенции здесь не отличались от тех, которыми пользовались все парфюмеры. Но в скольких бы лабораториях она ни бывала, ни в одной не пахло так, как здесь. Она вдохнула воздух: аромат, которым она не дышала со дня смерти матери. Жас сложила руки на деревянной полке, опустила на них голову и закрыла глаза.
В детстве Робби назвал это Ароматом Комфорта. Став взрослым, он пытался воссоздать этот запах. Она с ним не согласилась, сказала, что он сумасшедший и что это был аромат чего угодно, но только не комфорта. Темный и провокационный, для нее это был запах давно ушедшего времени, сожаления, тоски, возможно, даже безумия.
Неудивительно, что теперь, когда она была рядом, запах стал казаться сильнее. Он стал чрезмерным,
Жас переполнил пьянящий, почти эйфорический аромат, лишив ее равновесия. Схватившись за край стола, она попыталась избавиться от головокружения. Закрыв глаза, Жас увидела полоску оранжево-голубого цвета, потом туманную темноту, которую сменил болотно-зеленый свет.
Вокруг нее вихрем завертелся калейдоскоп образов, рассыпающихся прежде, чем она успевала их узнать. У каждого аромата был свой цвет, и она видела, как они смешиваются, видела, как формируются химические соединения, посылая обонятельные импульсы вдоль ее позвоночника. Это было больше, чем просто ароматы. Запах стал реактивом видений. Зримое волшебное путешествие на ковре-самолете. Жас вдруг поплыла над ледяными горами облаков, над океанами лесов, немыслимо пышных и прекрасных. Она увидела фрагменты лиц, глаз, говоривших с ней, губ, которые следили за ней.
Теперь образы являлись все быстрее, рассыпаясь и расстилаясь у ее ног, словно мозаика. Они дразнили Жас. Потом она погрузилась во влажную темноту, заключившую ее в себя, словно в тюрьму эмоций, сердечных мук, печали, облегчения. Продолжая тонуть в видениях, Жас постаралась усмирить поток образов в голове, чтобы разглядеть их. Все незнакомо, места, которых она никогда не видела и где никогда не была. Берег реки, каменный двор, засаженный пальмами, звуки, птицы, плачущая женщина, мужчина, нашептывающий ей утешительные слова, обрывки незнакомого языка. Французский? Нет, не французский. И миллионы запахов, некоторые знакомые, другие неведомые, как и язык, на котором разговаривают мужчина и женщина. Он темнокожий, в набедренной повязке. Поначалу Жас не могла разглядеть женщину.
Потом Жас поняла, что женщина – это она сама. Ее бедра были обхвачены тонкой льняной тканью, на ногах украшенные драгоценными камнями сандалии. Мужчина казался знакомым; не лицо, но запах, такой острый, экзотический запах амбры, который словно окутывал ее и обволакивал, родной, теплый, желанный, наполняющий. Наконец-то она поняла, что принадлежала этому миру, принадлежала этому мужчине.
Потом явился страх, глубинный страх надвигающейся разлуки. Что-то не так? Что происходит?
Жас попыталась открыть глаза, но не смогла. И снова ее захватил вихрь, мужчина и женщина исчезли, река пропала. Она оказалась в церкви со своими родителями и сестрой, в безопасности. Покой только здесь.
Глава 19
Сен-Жермен-де-Пре, с ее позолоченной медной и золотой мозаичной базиликой и мраморными колоннами, была старейшей церковью Парижа и единственным местом, где Мари-Женевьева Моро чувствовала себя в безопасности. Но сегодня ей было так же беспокойно, как и ее маленькой сестре, теребившей оборку на платье, несмотря на то что мама дважды ее одергивала.
Церковь была построена на месте храма египетской богини Изиды, стоявшего на этом месте сотни лет тому назад. Именно это было одной из причин, почему Мари-Женевьеву сюда так тянуло. Не потому, что здесь она чувствовала себя ближе к Богу, но – к Жилю. И когда священник взмахнул сверкающим серебряным кадилом и она вдохнула густой запах ладана, присутствие возлюбленного показалось еще более осязаемым.