Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
Французское правительство эпохи Реставрации руководствовалось теми же соображениями, что и русский путешественник: лучше иметь официальные игорные дома и держать их под контролем, нежели запрещать игру и тем самым умножать тайные притоны. Впрочем, и до запрета азартных игр в Париже наряду с официальными действовали «подпольные» игорные дома. Их устраивали у себя владельцы табльдотов и семейных пансионов; они предоставляли своим клиентам право играть на деньги и при этом ничего не платили главному откупщику. На первый взгляд, эти заведения казались весьма почтенными; чтобы попасть туда, посетитель должен был получить рекомендацию от кого-нибудь из «друзей дома». Злые языки, впрочем, говорили, что эти друзья находятся на жалованьи у хозяйки и уж во всяком случае всегда имеют возможность пообедать бесплатно.
Кормили в таких заведениях не слишком изысканно, но зато обильно, так что опасность остаться голодными посетителям не грозила. Куда более реальной была возможность разориться: после кофе хозяева приглашали гостей сыграть в карты,
Подпольные игорные дома составляли конкуренцию официальным, и власти постоянно с ними боролись. Однако доказать, что некий табльдот или пансионат является тайным игорным притоном, было совсем не просто; хозяева всегда могли сделать вид, что их гости ведут игру в дружеском кругу.
Полиция старалась искоренить также азартные игры, устраиваемые на парижских улицах, прямо под открытым небом. Однако и здесь борьба шла с переменным успехом; на бульварах, например, любители карт не переводились, и парижская полиция каждый месяц налагала штрафы в среднем на десяток нарушителей.
При Июльской монархии власти поначалу придерживались по отношению к играм той же политики, что и правительство эпохи Реставрации, но затем решились пожертвовать выгодой ради морали. Закон о запрещении игр в Париже был принят 11 июля 1836 года, а приведен в исполнение полтора года спустя. В ночь с 31 декабря 1837 на 1 января 1838 года все игорные дома, до этого действовавшие на законных основаниях, закрылись. Запрещение азартных игр лишало государственную казну существенной статьи дохода, однако в данном случае верх взяли моральные соображения: слишком много людей разорялось из-за страсти к игре. Ф.Н. Глинка, наблюдавший за неудачливыми игроками в 1814 году, писал, что со второго этажа галерей Пале-Руаяля выбегают люди «с растрепанными волосами, с отчаянием в глазах, в смятении и в поту, как будто вырвавшись из жаркого боя». Страстные, но несчастливые игроки порой даже кончали с собой; этот сюжет лег в основу популярной мелодрамы Виктора Дюканжа «Тридцать лет, или Жизнь игрока» (1827).
Разумеется, после того как игорные дома закрылись, парижане не перестали играть. Во-первых, к их услугам в кафе и «курительных» заведениях (estaminets) по-прежнему имелись шахматы, домино и бильярды. Во-вторых, никуда не делись уличные игроки; американский путешественник начала 1840-х годов Т. Вид свидетельствует: «носильщики, чистильщики обуви и проч. играют в карты прямо на улице, в ожидании работы; выйдите на прогулку, и за час вы встретите не меньше полудюжины таких игроков».
Наконец, как это всегда и бывает, после закрытия официальных игорных домов размножились тайные. В 1838 году А.И. Тургенев наблюдает следующую картину: «Около двухсот домов, под разными наименованиями, открыто для игроков всякого рода и племени; к числу таких домов принадлежат пенсионы, tables d’h^otes [табльдоты], в какую цену угодно – для простолюдинов, для молодежи среднего класса и для сидельцев. Для знатных же посетителей, кои некогда собирались в Салоне иностранцев, бывшие содержатели дают роскошные обеды и приглашают к себе печатными билетами: как отказать маркизу или виконту или графу? Один из моих знакомых, года три перестав навещать бывший Салон иностранцев, беспрестанно возвращал прежде пригласительные билеты. Несмотря на то, на сих днях встретив на булеваре одного из виконтов, дающих обед игрокам, он был странным образом опять приглашен туда. Отказавшись в этот вечер, получает он карточку на другой день и новый зов на обед. Вторичный отказ. Через два дня виконт, исчислив некоторых знатных людей, у него обедавших накануне, опять приглашает. Ему хочется непременно увеличить число посетителей и выиграть чью-нибудь доверенность».
Участники лотереи. Худ. Ж.-А. Марле, ок. 1825
Люди, любившие рисковать и мечтавшие законным способом сорвать огромный куш, охотно участвовали также в Королевской лотерее. В начале эпохи Реставрации власти собрались было запретить лотерею, действовавшую в Париже с XVIII века, однако увидев, с какой страстью французы вкладывают деньги в билеты немецких лотерей, решили прекратить отток денег за границу и упорядочить функционирование собственной лотереи. Впрочем, для оздоровления нравственного климата было запрещено принуждать к покупке лотерейных билетов с помощью навязчивой рекламы и продавать билеты в общественных местах, после чего, как пишет историк лотереи Ренье-Детурбе в 1831 году, «из Пале-Руаяля исчез тот добрый человек, который, протягивая вам билет, говорил пропитым голосом: “Шесть тысяч франков всего за двадцать су!”». В столице действовало полторы сотни контор, продающих билеты, причем парижане вносили б'oльшую сумму, чем жители всех департаментов Франции, вместе взятых. Например, в 1827 году в Париже было собрано свыше 29 миллионов франков, тогда как со всей остальной территории страны – всего 22 миллиона. Из этой суммы примерно две трети уходили на выплату выигрышей, а треть (около 10 миллионов) пополняла казну королевства. Тиражи лотереи проводились 5, 15 и 25 числа каждого месяца в зале Министерства финансов на улице Риволи; шары с номерами были спрятаны в одинаковые картонные футляры, и вытягивал их сирота
В феврале 1829 года правительство, стремясь сделать Королевскую лотерею недоступной для бедняков, установило для игроков минимальную ставку в 2 франка. Тем не менее парижане, принадлежавшие к самым малообеспеченным слоям общества, продолжали играть в лотерею; бедные люди порой соединяли свои «капиталы», чтобы купить билет в складчину. В 1830 году в каждом тираже участвовало около ста тысяч парижан, причем 20 % из них делали ставки, не превышавшие 3 франков. Конторы, принимавшие ставки от населения, работали до глубокой ночи, дольше всех прочих заведений и лавок.
При Июльской монархии доход государства от лотереи начал уменьшаться (в 1834 году он составил «всего» 3 800 000 франков); по этой причине, а также для того, чтобы оградить подданных, правительство в 1832 году постановило ликвидировать лотерею с 1 января 1836 года.
Простой народ не бывал на балах аристократов, между тем представители светского общества питали неподдельный интерес к развлечениям простонародья. Знатные аристократы, презиравшие «буржузную» Июльскую монархию, считали для себя зазорным бывать при дворе, где они рисковали встретить своего нотариуса и своего банкира; однако они вовсе не гнушались посещением танцевальных залов, где с большой долей вероятности могли встретить своего лакея и кучера.
Точно так же нередко поступали и аристократы-иностранцы, в том числе русские. Они охотно посещали публичные балы – особенно такие, где нарушались чопорные светские правила приличия. А.Н. Карамзин рассказывает в письме к родным от 10 января 1837 года о посещении «публичного костюмированного бала в зале Вантадура»:
«То-то стоит посмотреть, как французы веселятся! Зала прекрасная и ярко освещенная, наполненная пестрыми масками; шум, крик, хохот и бешеные танцы, пьяных мало, а веселы все. Я не понимаю, откуда нищий класс берет деньги для своих удовольствий: за вход платят 5 франков, каждый приходит avec sa bonne amie [с подружкой], кроме того – издержки на костюм и еду, и итогу 20 франков!»
Неделю спустя тот же Карамзин побывал на другом бале-маскараде, у Жюльена в саду «Турецкого кафе» на бульваре Тампля, – «самом многочисленном и самом шумном в этом роде». Благопристойность там соблюдалась благодаря присутствию полиции: «Все идет чинным образом, но во время оно, рассказывают, что было иначе, между прочим, большая вольность в костюмах, до того, что туда приехали однажды дамы в масках, атласных башмаках и боа, а прочее, как Бог создал!»
Самой знаменитой парижской забавой, в которой принимали участие и светские люди, и простолюдины, был так называемый спуск из квартала Куртий в ночь на первый день поста («пепельную среду»). Им завершался период карнавала, длившийся несколько недель между Крещением и началом Великого поста. Время это было полностью отдано гуляньям и развлечениям. По бульварам и улицам Парижа в открытых экипажах разъезжали люди в масках и разноцветных костюмах, днем они бросали в толпу букеты, конфеты и апельсины, по вечерам размахивали факелами. Однако все это не шло ни в какое сравнение со спуском из квартала Куртий.
Квартал этот находился в деревушке Бельвиль, до 1860 года не входившей в состав Парижа. Он делился на две части. Верхний Куртий располагался на высоком холме, а Нижний, как это и следует из названия, – у его подножия. В Верхнем Куртии почти не было жилых домов, зато здесь имелось множество кабачков и танцевальных залов. Немало подобных заведений находилось и на улице Предместья Тампля в Нижнем Куртии. Самой громкой славой пользовались такие развлекательные заведения, как «Красный бык», «Храбрый петух», «Дикарь», «Деревянная шпага», «Галантный садовник» и в особенности «Папаша Денуайе». В обычное время квартал оживал только по воскресеньям. Но в течение трех последних дней карнавала (в воскресенье, понедельник и вторник накануне Великого поста) в кабачки Верхнего Куртия поднималась толпа светских людей в масках и карнавальных костюмах. Они веселились и напивались там вместе с обитателями предместий, а утром «пепельной среды» усаживались в кабриолеты, фиакры, шарабаны (открытые четырехколесные экипажи с поперечными сиденьями в несколько рядов) и по главной улице Бельвиля спускались из Верхнего Куртия в Нижний, выкрикивая непристойности, разбрасывая цветы и конфеты, яйца и муку.