Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
«Все начальники губерний поставлены были в непременную обязанность не выдавать паспортов российским подданным на проезд во Францию без предварительного каждый раз сношения с Третьим Отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии о лицах, желающих туда отправиться. Таким образом, в течение второй половины истекшего года разрешено было снабдить паспортами во Францию 16 лиц. На вступившие же от военных генерал-губернаторов просьбы некоторых молодых людей о дозволении отправиться в Париж для усовершенствования себя в науках разрешения не дано, по тому уважению, что нравственное образование там юношества не позволяет ожидать хорошего влияния на молодых и неопытных людей».
В 1843 году положение улучшилось, но крайне незначительно: разрешение выехать во Францию было выдано 74
Одним словом, в 1830–1840-е годы не всякому русскому удавалось доехать до Парижа и не всякому пребывание в Париже благополучно сходило с рук. Формально поездки русских в «июльскую» Францию не приветствовались, однако, как это нередко случается, норма и реальность совпадали не вполне. Так, император делал исключения для отдельных лиц, таких как уже упоминавшийся князь Тюфякин или много лет живший вне России дипломат князь П.Б. Козловский. Открыт был путь в Париж и многим великосветским дамам, которые по-прежнему подолгу жили в Париже и принимали русских и французских знакомцев в своих гостиных. Наконец, молодые дворяне, числившиеся на службе по Министерству иностранных дел, попадали в Париж проездом, но с любезного разрешения посла задерживались на месяц с лишним и осматривали все парижские достопримечательности (так поступил, например, весной 1832 года будущий славянофил Александр Иванович Кошелев). В результате уже к концу 1830-х годов в русской посольской церкви, в 1831 году перебравшейся в чуть более просторное помещение на улице Берри, в тот же район Елисейских Полей, где на улице Буасси д’Англ'a находилось в 1828–1839 годах русское посольство, опять собиралась «блестящая и многочисленная толпа русских», и роскошных экипажей здесь было, по свидетельству А.И. Тургенева, «более прежнего». Впрочем, сравнительно с другими иностранными колониями русская все равно оставалась невелика: согласно тогдашним французским данным, в 1839 году в Париже проживало 1830 русских.
В 1830–1840-е годы в столице Франции подолгу жили многие выходцы из России, причем исповедовавшие самые разные убеждения. Среди «русских парижан» был, с одной стороны, Николай Иванович Тургенев, заочно приговоренный к смертной казни за причастность к движению декабристов, а с другой – Яков Николаевич Толстой, агент Третьего отделения Императорской канцелярии, в обязанности которого входил негласный надзор за русскими политическими эмигрантами. Именно Толстой донес петербургскому начальству о выходе брошюр Долгорукова и Головина. Он же регулярно просматривал парижскую прессу и, обнаружив в ней статьи «русофобского» содержания, сочинял их опровержения. Печатал он их в тех парижских газетах, которым русское правительство выплачивало денежную «дотацию», и для пущей убедительности подписывал французскими фамилиями.
Наконец, в Париже многие годы жил и собирал исторические материалы в парижских архивах брат Николая Ивановича Тургенева Александр Иванович – автор пространных парижских корреспонденций, содержавших уникальную хронику культурной
С тех пор как в 1814 году в составе армии, победившей Наполеона, в столицу Франции вошли казаки, в душе многих парижан жил постоянный страх перед русскими – «новыми варварами», которые мечтают окончательно завоевать и разорить Францию. Так вот, люди, подобные А.И. Тургеневу, служили живым опровержением подобных страхов.
Некоторые французы тоже стремились разрушить отождествление русских с «казаками» и «варварами». В 1843 году Поль де Жюльвекур – парижанин, женатый на русской и любящий русскую культуру, – выпустил даже целый роман под названием «Русские в Париже». Описывая нравы и традиции русских людей, он стремился убедить своих соотечественников в том, что, несмотря на некоторые причуды и странности, русские – не дикие варвары, какими их рисовала недоброжелательная французская пресса, а самые обычные и, в общем, вполне европейские люди.
Глава двадцать седьмая
Ритм парижской жизни
Парижский день. Парижский год
Ритм парижской жизни в течение дня и в течение года был строго регламентирован – и писаными, и неписаными законами.
Вот, например, изображение типичного парижского дня в 1825 году, почерпнутое из книги Ф.-М. Маршана «Новый путеводитель для иностранца в Париже»:
«Меж тем как богатые кварталы еще объяты сном, а рабочий еще отдыхает от тягот трудового дня в объятиях сна, при свете полупогасших фонарей шесть тысяч крестьян привозят на телегах к воротам городского рынка овощи и фрукты; туда же приходят зеленщики и огородники, приносящие товар на собственном горбу. Начинается продажа продовольствия оптом; покупателями здесь выступают розничные торговцы.
Следом прибывают на рынок повозки, груженные рыбой, маслом и яйцами. Являются торговцы птицей и дичью.
Парижская улица. Худ. И. Поке, 1841
Оптовая продажа прекращается в 9 утра; крестьяне возвращаются домой, а рынок на весь день поступает в распоряжение розничных торговцев.
С самого рассвета повозки молочниц обгоняют тяжелые телеги ломовиков, проседающие под тяжестью самого разнообразного товара; одновременно в город прибывают громоздкие дилижансы с пассажирами. Тем временем просыпаются и встают с постели рабочие.
В шесть утра возобновляется работа в мастерских; молоты стучат о наковальни в кузницах, дерево принимает разнообразные формы под руками плотников и столяров, токарей и краснодеревщиков; шерсть, шелк и хлопок превращаются из ниток в прекрасные ткани, а камень обтесывается таким образом, чтобы пригодиться в постройке зданий; мрамор оживает под резцом скульптора, а холст – под кистью живописца. Работа прерывается на час всего дважды в день: в девять часов ради завтрака, а в два – ради обеда; у тех, кто занят на строительстве, рабочий день заканчивается в шесть часов, а у тех, кто работает в мастерских, – в восемь.
В прежние времена торговцы занимали места в лавках за два часа до рассвета, теперь же в густонаселенных кварталах они становятся за прилавок в шесть утра летом и в семь зимой; в тот же час начинается работа на верфях и в портах.
Наследники Гиппократа встают раньше; в пять утра они уже являются в больницы, чтобы там подкрепить теорию практикой, а уж потом выслушивать мудрые наставления ученых профессоров Медицинской школы. В восемь утра школьники заполняют залы коллежей, чтобы в течение двух часов выслушивать уроки преподавателей, а затем, после перерыва, возвратиться в те же залы в два часа пополудни. Также в восемь утра являются на лекции студенты-правоведы и просвещенные слушатели курсов на прочих факультетах Университета и в Коллеж де Франс.