Париж.ru
Шрифт:
Могила была тщательно забетонирована, а потом устлана изнутри большими коврами. На ковры установили гроб – большой, дубовый, украшенный неимоверным количеством позолоты, – а рядом начали громоздить новехонькие, только что привезенные из магазина вещи, вынимая их из коробок или пакетов: дубленку, сапоги зимние и осенние, кожаное пальто, стопку рубашек, белье, костюм, потом проигрыватель, десятка два компакт-дисков (среди них Веня заметил записи своего любимого Армика и понял, что покойный тоже любил хорошую гитару), компьютер-ноутбук, сканер, еще какую-то орг– и бытовую технику, вплоть до пылесоса фирмы «Бош»... Потом все это вновь прикрыли ковром, а сверху заварили железную плиту. И лишь тогда насыпали могильный холм. А
«Да, братья скифы, – подумал он тогда, – вам такое и не снилось!»
А сейчас ему вдруг представилась не помпезная цыганская могила – вернее, захоронение, – а какая-нибудь канава, где валяется скорченный труп Ди-Кэй Холмского, незадачливого агитатора...
Снова раздался звонок, и Климушкин порывисто схватил трубку:
– Да? Ну что? Что-о?
И, прикрыв микрофон ладонью, озадаченно взглянул на Белинского:
– А вы знаете, что ваш приятель Данила Константинович Холмский, прописанный в городе Богородске по улице Ленина, дом двадцать четыре, квартира шестнадцать, разыскивается по подозрению в совершении убийства неизвестного человека?
Белинскому показалось, что его трижды крепко стукнули по голове. Первый раз – известием о том, что Холмского зовут Данилой, совершенно как того мастера, у которого никак не выходит по жизни каменный цветок. Второй раз Вениамина стукнуло самой информацией о том, что все-таки Холмского разыскивают. Неужели милиция нашла неопровержимые доказательства того, что убийца – он?! Третьим ударом для Белинского было сообщение, что труп в квартире на улице Минина до сих пор не опознан.
Ничего себе! Даже он, сущий дилетант сыска, выяснил личность убитого за несколько минут. А люди, которые обладают такими возможностями, до сих пор чухаются! Правда, Вене случайность помогла... Нет, не случайность, а логика! Эти же служители правопорядка, которые обладают силами и средствами не в пример Вениным, до сих пор не знают имени убитого. Третий день идет со дня убийства, третий! Можно ручаться, что охота за Холмским установлена лишь потому, что он оставил в квартире свои бумаги. И милиция решила пойти по самому легкому пути.
Однако... однако куда все же подевался Данила Холмский?!
– Так знаете или нет? – выдернул Веню из его размышлений голос Климушкина.
– О том, что Холмского ищет милиция? – Он пожал плечами. – Подозревал, что такое могло произойти. Но почти уверен, что это ошибка.
– Ошибка в приговоре... – пробормотал Климушкин, и Веня вспомнил, что этот нестарый еще, полувека не проживший человек дважды страдал не то от судебных ошибок, не то от наглой подтасовки фактов следствием и обвинением, результатом чего стали две отсидки – очень может быть, что и незаслуженные...
И тут он вспомнил свои страхи насчет судьбы безвестно сгинувшего агитатора.
– А скажите... – Белинский мгновение помедлил в нерешительности, потом решил воспользоваться возможностями, которые ему предоставлял Климушкин, до конца. – Понимаете, меня очень беспокоит судьба этого парня. Я подозреваю самое худшее. Нельзя ли по вашим каналам как-то разузнать, не находили ли в последнее время – буквально за два-три последних дня – человека без документов?
– Вы имеете в виду – не находили ли неопознанный труп? – деловито и хладнокровно уточнил Климушкин. – Я попытаюсь узнать, но тут
– Я понимаю, – кивнул Белинский и выслушал, как Климушкин продиктовал по телефону новые указания.
В это время их позвали к столу, наскоро собранному, как объяснила с извиняющейся улыбкой Олеся Климушкина, однако это торопливо организованное застолье могло показаться врачу со «Cкорой» натуральным лукулловым пиром. Впрочем, насладиться пиром не удалось. Только сели, как подал голос телефон Вени: звонили со станции, последовал вызов из Верхних Печер, где человек обнаружил у себя ножевое ранение.
– Как это – обнаружил? – озадачился Веня. – Это что, пятак, забытый в кармане?!
– Не в кармане, а в позвоночнике, – уточнила Света. – И не пятак, а осколочек ножика там, кажется, застрял. Короче, пришел мужчина с грандиозной пьянки, лег спать, дрых ночь и почти весь день, а когда жена вернулась с работы и, сердитая, начала его будить, вдруг видит – муж-то мирно спит в луже крови! С трудом вспомнил, что его кто-то в той компании чем-то ударил. Женщина уверяет, что в спине виден осколок ножа. Поезжай, короче, Веня, посмотри, что там и как, а то больше некому. Сегодня весь народ как с ума сошел, знай накручивают «03», все восемь машин в разгоне!
– Считай, что мы уже в пути, – не без печали ответил Вениамин, призывая на помощь чувство долга. Обычно тщательно вымуштрованное, оно нынче что-то еле-еле переминалось с ноги на ногу где-то в прихожей. И дело было не только во вкусной еде, хотя доктор Белинский проголодался, что и говорить. Обидно было уехать, так ничего и не узнав о судьбе Данилы-мастера, то есть, тьфу, Данилы Холмского.
– Ехать пора? – огорченно спросила Олеся Климушкина. – А как же паштет? Смотрите, какой чудный, это не магазинный, я сама делала.
Паштет?! По опыту жизни Веня знал: если он возьмется за паштет, оттащить его можно будет только за уши, да и то – втроем. И чувство долга тут не сдюжит. Бог ты мой, до чего этого паштету хотелось! И вдруг он вспомнил, как лихо отшиб себе нынче аппетит более чем на полдня.
Почему бы не прибегнуть к тому же способу?
– Андрон Николаевич, вы Сорогина не читали случайно? – он спросил с самым невинным видом, тотчас ощутив, как комок перекрыл пищевод, а все вкусовые рецепторы съежились, свернулись, словно обваренные кипятком. Вот и хорошо, теперь он с легкой душой отвернется от изобильного стола вообще и от паштета в частности.
Впрочем, не все сочли, что это хорошо.
– Тьфу на тебя! – рассердился хозяин. – Нашел время, когда о такой гадости вспомнить! Теперь кусок в горло не полезет. Ох, мало я ему в свое время по кумполу бил, мало, надо было его поганую черепушку вовсе продолбить!
– Кому? – не понял Веня. – Вы о ком?
– Да о ком же, как не о Лехе Шведове! Я еще в детстве подозревал, что из него редкая тварь выработается, – сердито пояснил Климушкин. – Он был из тех мальчишек, которые, знаешь, мухам и бабочкам крылья отрывают. И не то чтобы боль причинить хотел – просто любил смотреть, как эта боль проявляется, понимаешь? Загадочный был такой пацан. Мы когда-то в одном доме жили – недолго, правда. Я его просто не выносил, ну не выносил. Вообще, если мужик ростом не выше ста семидесяти сантиметров, у него уже психика нарушена, я считаю. У него комплексы чудовищные, а ведь Шведов – он всегда был малявкой, ниже всех на физре в строю стоял. Потом-то подрос, но в основном выглядел человеком за счет высоких каблуков. А в последнее время, когда его интеллектуальные испражнения стали регулярно печататься и пресса стонет по его поводу каждый день, он вообще морально-нравственно до того подрос, что иной раз сверху вниз на меня пытался смотреть. Да мне-то... по-моему, место Шведова в том сортире, где мочат всех согласно указу президента! – Климушкин хохотнул.