Париж
Шрифт:
Жак слышал о том, как противостоящие отряды забастовщиков и британской полиции организовали между собой футбольный матч. Он вздыхал каждый раз, когда думал об этом. Ну чего можно добиться с такими людьми?
После этого лет десять Франция плыла по течению. Со слабым франком, который был выгоден британским и американским туристам, но подстегивал инфляцию внутри страны, у власти чудом удерживались столь же слабые либеральные правительства Третьей республики, которым по-прежнему противостояли старая гвардия монархистов, консервативные католики и военные. Когда Великая американская депрессия достигла
Однако Жак Ле Сур знал, чем занять время. Бесконечные и неустанные кампании Социалистической партии, написание памфлетов, распространение литературы, беседы с деятелями профсоюзного движения, визиты на маленькие предприятия и большие заводы – вот что составляло его жизнь.
– Когда придет новая революция, – говаривал он сыну, – Париж будет играть ключевую роль. Не только потому, что он политический и духовный центр Франции, но и благодаря здешним рабочим. Во времена моей молодости все производство в городе сводилось к мастерским и мелким фабрикам. Но теперь возникли огромные заводы – автомобилестроительные и многие другие. Ничего подобного раньше просто не существовало.
Уже не раз он водил Макса в пригород Булонь-Бийанкур, который лежал к югу от Булонского леса и омывался водами Сены, делающей в том месте огромную петлю. Именно там расположился завод «Рено».
– Вот эти рабочие, – говорил он сыну, минуя проходную, – возьмут однажды в свои руки судьбу Франции.
Хотя Жак всегда напоминал сыну, что является лишь одним из множества преданных делу социалистов, молодому Максу было приятно видеть, с каким уважением относятся к отцу и на огромных автомобильных заводах, и на более скромных предприятиях по всему городу.
Два года назад труды Жака Ле Сура и его товарищей были вознаграждены.
В начале 1934 года крайне правые силы заняли парламент и попытались произвести государственный переворот. За несколько дней социалисты и коммунисты Франции объединили свои усилия и организовали всеобщую стачку. Миллионы людей отложили свои орудия труда. В Париже рабочие вышли на улицы. Вся страна остановилась. Путчистов вышвырнули из Бурбонского дворца.
– Самое время начать политическую игру, – настаивал Жак. – Все наши усилия окажутся напрасными, если только мы не добьемся политической власти.
Была сформирована грандиозная коалиция. Сначала сумели договориться два мощнейших профсоюзных объединения – умеренная Всеобщая конфедерация труда и возглавляемая коммунистами Унитарная всеобщая конфедерация труда. Что было еще лучше, к согласию пришли и политические партии. Социалистическая партия, к которой принадлежал сам Жак, и Французская коммунистическая партия договорились о том, что коммунисты будут негласно поддерживать социалистов, но в правительство не войдут, чтобы не отпугнуть буржуазию. Имея такую поддержку и пообещав уважать частную собственность и не национализировать банки, левые сумели сформировать коалицию с буржуазными радикалами и либеральными партиями центра.
– Назовите ее Народным фронтом, – сказал тогда Жак, – и мы сумеем победить на выборах.
Он оказался прав. Уже к началу 1936 года Народный фронт был готов к участию во всеобщих парламентских выборах, а месяц назад, в мае, он победил, и премьер-министром
Когда Ле Суру предложили занять какую-нибудь должность в правительстве, Макс ожидал, что отец согласится. Но тот удивил его.
– Для меня сейчас есть более важное дело, – сказал он.
И, несмотря на возраст, с лихорадочным увлечением взялся за новый этап пропагандистской работы. Встречи с профсоюзными деятелями, визиты на предприятия – на протяжении трех недель Макс почти не видел отца. Но когда они встречались, каждый раз звучало одно и то же:
– Момент настал, Макс. Надо ковать железо, пока горячо. Все возможно, если мы будем действовать быстро.
И опять он был прав. По всей Франции, от завода к заводу, от фабрики к фабрике, распространялось пламя забастовок. Трудящиеся, воодушевленные приходом к власти социалистов, начали отстаивать свои права и требовали сорокачасовую рабочую неделю, оплаченный отпуск, увеличение зарплаты. Ключевую роль играл Париж, как и предсказывал Жак, и к концу мая он мог торжествующе сообщить:
– Тридцать две тысячи рабочих захватили в свои руки завод «Рено» в Булонь-Бийанкуре. Все крупные заводы вокруг Парижа бастуют. Это еще тысяч сто. С нами и рабочие авиационного завода Марселя Блоха в Курбевуа.
Через несколько дней уже два миллиона французов приняли участие в двенадцати тысячах отдельных стачек.
Та часть Елисейских Полей, где стояли отец и сын Ле Суры, находилась почти напротив застекленных зданий Гран-Пале и Пти-Пале. Треугольник улиц между Елисейскими Полями и рекой Сеной стали называть Золотым, поскольку он вмещал в себя не только Американский собор и недавно построенный отель «Георг V», но и жилища богатейших горожан и самые престижные заведения Парижа.
Этот район не относился к числу тех, где часто бывал Жак Ле Сур. Но сегодня он пришел именно сюда ради удовольствия увидеть, как все здесь замерло.
Они пересекли Елисейские Поля и пошли между деревьями по северной стороне улицы. Жак с любовью поглядывал на сына.
На поиски жены у него ушло много лет, зато брак оказался счастливым. Анну Мари он встретил, когда ему было сорок, а ей двадцать пять. Она тогда пришла работать в Социалистическую партию. Поначалу он воспринимал девушку всего лишь как молодого соратника, однако со временем узнал лучше и был поражен ее цельным и бескомпромиссным умом. Таких он еще не встречал.
Анна Мари была южанкой, с прямыми черными волосами и бледной кожей. Ее отец был рабочим из Марселя, мать – верующей католичкой из сельского Прованса, поэтому девушка говорила с прованским акцентом. Но все остальное в своей жизни она определяла сама. Когда Жак спросил, верит ли она в Бога, Анна Мари ответила:
– Пока никто не дал мне убедительного доказательства того, что Бог существует, поэтому верить в Него я не могу.
Вера без доказательств для нее не имела никакого смысла. Аналогичным образом социализм не являлся для нее страстью или религией, в отличие от многих других приверженцев движения. Анна Мари рассудила, что капитализм несправедлив, тогда как социализм более логичен. После этого она не считала необходимым спорить или обсуждать.