Париж

Резерфорд Эдвард

Жак был очарован этой странной девушкой из Прованса. Незаметно для себя он стал проводить в ее обществе все больше времени. Через год они стали неразлучны.

– Нам будет удобнее жить в одной квартире, – сказала она в конце концов. – Все равно мы все время вместе.

Когда она забеременела, они поженились.

Макс был очень похож на отца, только не такой высокий, и черты лица у него были тоньше. И хотя он унаследовал от матери склонность к логике, взгляды на жизнь у него были отцовскими. Жак и Макс смеялись над одними и теми же шутками и, даже когда спорили, частенько заканчивали друг

за друга фразы. Жак ни с кем не чувствовал себя так свободно, как в компании сына.

Уже несколько лет Макс писал статьи для коммунистической газеты «Юманите», которую читали по всей стране. И он стал коммунистом.

Они дошли до площади Конкорд, откуда открывался вид на сад Тюильри и Лувр.

– Вот тут стояла гильотина, – сказал Жак Максу. – Во время первой революции мы отбирали у знати жизнь. Вторая революция милосерднее – мы забираем у капиталистов деньги. – Он пожал плечами. – Это практичнее.

Миновав отель «Крийон» на углу, они прошли по улице Риволи и повернули к Вандомской площади, центр которой украшала колонна, возведенная в память военных побед Наполеона.

– В дни Коммуны, – напомнил сыну Жак, – мы повалили эту колонну на землю.

– Зачем?

– Я уже и забыл. – Он улыбнулся. – Ты видишь то же, что и я?

Отель «Риц» слева от них стоял с зашторенными окнами, как будто притворялся спящим. На площади перед закрытыми магазинами толпились люди, некоторые держали плакаты.

– О боже! – воскликнул Макс. – Даже продавцы ювелирных магазинов участвуют в забастовке.

В отличном настроении оба Ле Сура продолжили путь по улице Сент-Оноре с ее шикарными бутиками, через самое сердце мира моды – и везде видели бастующих. Раз или два Макс глянул на отца, опасаясь, не устал ли тот, но семидесятилетний старик шагал размашисто, как молодой.

Они оставили мир моды, пересекли Девятый округ, обошли с тыла вокзал дю-Нор и оказались в бедном районе, известном как Гут д’Ор – Золотая капля. Там они нашли маленькую кофейню, где владельцем был алжирец, и наконец сели.

– Хорошая прогулка, – заметил отец. – От Золотого треугольника до Золотой капли. – В честь увиденного он заказал коньяк и кофе. – Сегодня мир станет другим, – провозгласил он.

– Никаких сомнений, что правительство Блюма предложит огромный пакет реформ, – согласился Макс. – Они навсегда изменят жизнь каждого трудящегося во Франции.

– Конечно, – нетерпеливо сказал отец, – но я говорю о другом. Реформы – это лишь полдела, процесс пойдет дальше. Все, что нам сейчас нужно, – это продолжать стачку, и в конце концов рабочие возьмут власть в свои руки. Больше просто некому это сделать.

– Но у нас уже есть законно избранное социалистическое правительство, – возразил Макс.

– Вот именно. Будучи марксистами, люди в правительстве поймут неизбежность такого развития ситуации. Народный фронт сослужил свою службу. Теперь, стоит рабочим стать у руля, все пойдет единственно возможным путем. Дайте стачке месяц, и говорю тебе: родится новое государство.

И опять Макс подумал о том, что нельзя больше тянуть с новостью. Он не хотел этого делать, но знал, что должен.

Но сначала они допили коньяк, и Макс настоял на том, чтобы взять по второй. Только потом он набрался храбрости.

– Знаешь,

отец, – начал он, – через пару дней стачка закончится. Это уже решено.

– Кем это решено?

– Нами, отец. Коммунистами. – У него сжалось сердце при виде растерянности отца. – Мы не хотим оттолкнуть капиталистов. Они нужны нам. – Макс грустно улыбнулся. – Такой приказ мы получили.

– Приказ? От кого?

– От России.

Макс был мальчиком, когда зародился фашизм. В Италии бывший социалист Муссолини решил, что методами авторитарного национализма можно быстрее добиться своего. Если про дуче говорили, что он уподоблял себя древнеримскому цезарю, то гораздо труднее было понять, что представляет собой фашистская партия, внезапно возникшая в Британии несколькими годами ранее. Макс жадно поглощал всю доступную информацию о ее деятельности.

Массовые протесты людей в черных рубашках возглавил настоящий английский аристократ с древней родословной и повел их против тех самых правящих кругов, к которым принадлежал.

Тем не менее Максу казалось, что сэр Освальд Мосли куда ближе к военным чинам из французских правых сил, которые страшились коммунистов и социалистов и презирали либеральную слабость своих правительства.

– Если левые хотят революции и готовы применить силу, тогда единственно возможное средство остановить их – это играть по их правилам.

Мосли, несомненно, считал, что рожден возглавить процесс национального возрождения. Но когда во время большого митинга в зале «Олимпия» случились массовые избиения, даже бесстрастная британская публика возмутилась и отвернулась от Мосли. В его партии начался кризис, фашисты перестали пользоваться поддержкой в стране.

Но в Германии – другое дело.

Стремительный расцвет фашизма в Германии не вызывал у Макса удивления. В двадцатые годы тяготы послевоенной жизни, усугубляемые непосильными репарационными платежами, и неудержимая инфляция, которая съела у населения все накопления, привели Веймарскую республику к разорению и отчаянию. Максу понятно было, почему люди стали искать сильного лидера, который бы дал им надежду на возрождение.

– К несчастью, – сказал как-то его отец, – Адольф Гитлер не только вдохновенный оратор, но еще и сумасшедший. Существует французский перевод его книги «Моя борьба», несовершенный, но я прочитал его. Помпезный бред, однако там Гитлер описывает весь свой план. Похоже, он считает, что во всех проблемах Германии виноваты евреи, и собирается завоевать Францию и Восточную Европу. Эти замыслы преступны и при этом абсолютно безумны.

– Тем не менее люди не воспринимают его как безумца.

– Верно. И мне кажется, я знаю почему. Он антисемит. А большинство людей из правящих классов западного мира, как и большинство католиков, тоже настроены против евреев. Вспомнить хотя бы «дело Дрейфуса». Или недавний скандал со Стависким: французский финансист обманывает огромные массы людей, но все винят в этом исключительно его еврейское происхождение. Чушь, однако мы то и дело сталкиваемся с этим.

– В случае с Гитлером нельзя не отметить существенную разницу, – сказал Макс. – До него никто не говорил о том, чтобы истреблять евреев.