Париж
Шрифт:
– Думаю, да, месье. Прошу простить меня.
– Когда русский царь строил город Санкт-Петербург, он был беспощаден к рабочим. Вы знаете, сколько человек погибло при создании города?
– Нет, месье.
– Сто тысяч. Санкт-Петербург буквально стоит на их костях. Когда мы начинали строительство башни, – продолжил Эйфель, – подразумевалось, что и у нас будут несчастные случаи. Увы, в больших проектах они неизбежны. Но я принял все возможные меры предосторожности: установил ограждения, подвесил сетки. Ни на одной стройплощадке не уделялось
– Это не ваша вина, месье Эйфель, а моя. Все вышло случайно.
– Вы думаете, об этом будут помнить? В истории навсегда останется только тот факт, что один из рабочих упал с моей башни и разбился насмерть.
– Мне очень, очень жаль, месье.
– Я нашел вам место, когда вы попросили взять вас на стройку. И вот как вы отплатили за мою доброту. Вы опозорили меня.
Тома повесил голову. Дети Маки, словно рыцари прошлого, хорошо разбирались в вопросах чести и позора. Каждый француз в этом разбирался. А он, Тома, опозорил не кого-нибудь, а своего кумира.
– Передо мной список рабочих, которые строили башню, – начал Эйфель. – Как я и обещал, их имена будут указаны на памятной табличке, которую смогут увидеть все посетители. Но я не могу заставить себя включить в этот список ваше имя. Вы понимаете меня? Вы получите премию в сто франков, как все, но не публичное признание.
Не поднимая глаз, Тома кивнул, он не мог сказать ни слова.
– Это все, – произнес создатель башни.
После происшествия Тома видел Эдит только раз. Он встретил ее, как обычно, у лицея. Она сказала, что несколько дней не могла работать и потому в ближайшее воскресенье будет занята. Тома хотел поговорить о том, что случилось, но Эдит казалась погруженной в свои мысли. Пришлось ему попрощаться с ней, так и не поняв, какими отныне станут их отношения.
И потому неудивительно, что в то воскресенье, сидя в кругу семьи на Монмартре, он был молчалив и задумчив. Все ли в порядке на работе, поинтересовался отец.
– Все хорошо, – ответил Тома. – Месье Эйфель лично сказал, что мне заплатят обещанную премию.
– И напишут твое имя, – гордо добавил отец.
– Как только башню достроят, придется искать другую работу. – Тома предпочел сменить тему.
– Как Эдит? – спросил Люк, когда после обеда братья вышли прогуляться.
– Нормально.
– Это хорошо.
Тома показалось, что его брат что-то хочет сказать, но сначала они довольно долго шагали молча.
– Ты видел афиши представления «Дикий Запад»? – наконец небрежным тоном спросил Люк.
Не видел их только слепой, потому что афиши были расклеены по всему Парижу. Почти весь лист занимал огромный буйвол, скачущий по прерии. Поверх мощного корпуса животного был помещен овальный портрет с узнаваемыми и красивыми чертами полковника У. Ф. Коди, того самого Буффало Билла – с бородой,
Все слышали о представлении Буффало Билла. Он уже совершил триумфальное турне по Англии. Не все точно понимали, что происходит во время спектакля, но все знали, что это экзотическое и увлекательное зрелище. Оно обещало стать одним из наиболее знаменательных событий Всемирной выставки.
– Мне подарили два билета, – сказал Люк. – Я подумал, что тебе они пригодятся. Можешь сводить Эдит. – Он вытащил из кармана небольшой пакет, аккуратно извлек из него два билета и дал брату.
Тома уставился на бумажные прямоугольники:
– Билеты на торжественное открытие! Как тебе удалось достать их?
– Дал один человек, – ухмыльнулся Люк. – Я смог оказать ему кое-какую услугу…
– Почему же ты отдаешь их мне?
– Мне хочется, чтобы ты сходил туда.
– Но ведь это билеты на самое первое представление! – повторил Тома.
– Я знаю, – улыбнулся Люк.
Эдит он увидел только в среду. На этот раз она согласилась зайти с ним в кафе, где они были в самую первую их встречу, и даже поела немного.
Однако Тома видел, что Эдит пребывает в задумчивости, и ему очень хотелось узнать, что именно ее тревожит.
– Я беспокоился о тебе, – сказал он.
– Со мной все хорошо.
– Ужасно сожалею о том, что случилось. Я совсем не хотел, чтобы тебе пришлось испытать такое…
– Не переживай. К тому же это я виновата.
– Ты? – Он уставился на нее в изумлении.
– Да. Если бы я не сказала ему, чтобы он поклонился…
– Эдит. – Он обнял ее за плечи. – У меня и в мыслях не было, что ты можешь повернуть все таким боком… Пепе сделал бы это в любом случае, уверяю тебя. Таков уж он был.
Она ничего не ответила сначала, взвешивая его слова.
– Ты действительно так думаешь? – наконец спросила она.
– Конечно. Уточню: я не думаю, а знаю, что это так. – Он потянулся к Эдит и поцеловал ее. – Можешь выкинуть эти глупости из головы. Ты ни в чем не виновата.
Пару минут она смотрела в стол, затем взяла свой бокал с вином, сделала медленный глоток и поставила обратно, но еще некоторое время сжимала пальцами тонкую стеклянную ножку, прежде чем отпустить.
– Есть еще одна вещь, которую тебе следует знать, – сказала Эдит и наконец взглянула ему в глаза.
И рассказала ему о выкидыше.
Когда Эдит закончила, Тома остался сидеть с раскрытым ртом.
– Я не догадывался, что ты была беременна, – проговорил он наконец.
– Понимаю.
– Но почему ты не сказала мне раньше?
– Не знаю… Не хотела…
– Я думал… после того, что случилось в Рождество… а потом ты вдруг отдалилась…
– Я боялась. И была расстроена. Может быть, даже сердилась на тебя. Наверное, это кажется бессмысленным, но я боялась быть с тобой.
– Я решил, что разонравился тебе.