Парижские тайны царской охранки
Шрифт:
На основании вышеизложенного у меня сложилось убеждение, что у немцев по делу взрыва на Охтенском заводе имеется какое-нибудь, как я уже говорил об этом, совершенно определенное понятие, а именно:
1) Либо им известно, что это происшествие действительно несчастный случай.
2) Либо, что это дело рук их агентов, хорошо им известных.
При таких обстоятельствах мы расстались. Не получая никакого ответа в течение девяти дней, я решил еще раз повидаться с Бисмарком и поторопить последнего с ответом, исходя из тех соображений, что Бисмарк в разговоре может о чем-нибудь проболтаться, что может оказаться полезным для наших общих соображений. Отсутствие ответа из Берлина я начал истолковывать тем, что немцы через свою агентуру наводят справки относительно
Во второй раз мы сначала спросили его по телефону, не получено ли им каких-либо известий для нас. Узнав, что у него ничего для нас не имеется, попросили его назначить нам время для личных переговоров, так как мы хотим оставить ему наш новый адрес. После некоторого колебания он согласился нас принять, и мы были приняты вторично 16 / 29 мая сего года в субботу в 5 часов пополудни в той же самой комнате посольства, но в присутствии какого-то господина, который занимался в той же комнате какими-то чертежами. Судя по внешности и манерам, господин этот производил впечатление военного. В наш разговор он не вмешивался.
При этом вторичном свидании фон Бисмарк любезно объяснил, что его роль в данном случае сводится только к посредничеству, что он своевременно сообщил в Берлин обо всем по телеграфу и что неполучение ответа вероятно задерживается массой работы и рассылкой нужных людей, поэтому нам надлежит терпеливо ждать. Если же нам нужны деньги, то он еще раз протелеграфирует в Берлин и испросит указаний.
В ответ на это мы ему возразили, что деньги нам пока совершенно не нужны, и что этот вопрос нас меньше всего интересует.
Следуемые нам деньги мы сможем получить впоследствии, так как мы взялись за исполнение поручений не по материальным расчетам, а из побуждений политического характера, как революционеры. Ввиду этого мы настаиваем на скорейшем свидании с кем-либо из их среды с целью продолжения других дел и установления связей на этот предмет. Все это делается потому, что средства сообщения теперь затруднительны, время идет, а каждый день ожидания только тормозит дело.
Разговор этот произвел на полковника Бисмарка очень выгодное впечатление, и он сказал, что вновь обо всем телеграфирует в Берлин.
При таких обстоятельствах мы расстались вторично. Ввиду неопределенного проживания я уехал, сказав «Шарлю», чтобы последний дальнейшие действия вел самостоятельно и лишь в крайнем случае в добывании агентурных сведений обращался за помощью к нам, — в моем лице, — и ни в каком случае не соглашался ехать для переговоров, если таковые последуют, в Австрию или Германию.
Я думаю, что немцы несомненно наводят справки по делу взрыва моста и что после этих справок к нам могут отнестись в лучшем случае как к шантажистам, а в худшем — вплоть до самых неприятных последствий, но в интересах розыскного дела, преследуя исключительно надежду добыть хоть какие-нибудь полезные сведения при таком положении, можно было бы рискнуть доказывать немцам, что их агентура не осведомлена и сведения не верны, так как взрыв мастерской на Охтенском заводе произведен только благодаря нам, и что в доказательство этого мы можем, находясь в Швейцарии, непосредственно связать немцев с нашим товарищем-революционером, служащим в конторе Охтенского завода, который устроил взрыв на заводе и может организовать более мощные взрывы и дать немцам полное объяснение всего, что их может интересовать там.
Исполнение такого утверждения для немцев можно было бы осуществить, поместив в контору Охтенского завода какого-либо агента полиции, который нами мог бы быть указан как наш товарищ-революционер.
Такой вымысел дал бы возможность обнаружить немецких агентов, находящихся в России, если бы таковые обратились к указанному нами им лицу».
Из других донесений как Литвина, так и самого Долина видно, что переговоры с немцами проходили не только в Берне, но и в Константинополе, где представителем немцев являлся некий Бернштейн, причем разговоры велись не только о взрыве на Охтенском заводе и моста, но и о взрыве черноморского дредноута «Мария».
«В России, — продолжал Красильников, — у «Шарля» был произведен обыск, как мне известно от вице-директора Департамента полиции Смирнова; что «Шарль» руководился лично материальными мотивами в деле с немцами, меня не удивляет: эта сторона у него была сильно развита».
Как бы то там ни было, Охтенский завод пострадал от взрыва, дредноут «Мария» взлетел на воздух, Долин покончил свою жизнь самоубийством, а в одном из русских банков у него оказалось несколько десятков тысяч рублей…
О контрразведке, которая была поручена Красильниковым французским гражданам Бинту и Самбену, имеется в архиве заграничной агентуры громадное число документов, сам же Бинт показал следующее:
«С момента объявления войны на меня была возложена специальная миссия — организовать доставку сведений, шпионаж и контршпионаж при помощи швейцарцев, говорящих по-немецки, которых я должен был направлять со специальными поручениями в Германию и Австрию. Я дал подробнейшие сведения о лагере около Гамбурга, где немцы обучали около восьмисот молодых финляндцев (фамилии многих из них я сообщил), которые предназначались для формирования офицерских кадров в случае финляндского восстания против России, которое немцы хотели поднять; все мои доклады давали очень полные указания о положении организации тыла, народных настроениях, ценах на продукты и так далее. В Скандинавии, главным образом в Стокгольме и в Бергене, было также организовано собирание нужных сведений и контршпионаж при помощи преданных агентов из шведов и датчан; вся эта организация в Скандинавии работала очень хорошо под управлением г-на Самбена… Между прочим наш агент несколько раз видел г-на Протопопова — министра внутренних дел в гостях у немецкого министра в Стокгольме…
Я очень много поработал по организации всех этих предприятий, работал я из-за патриотизма, я рисковал своей свободой, я два с половиной месяца сидел в Швейцарии по предварительному заключению и был освобожден только ввиду моего болезненного состояния…
Один из моих лучших швейцарских агентов — Брейзинер после семи поездок в Германию и в Австрию был в восьмой раз арестован в Австрии и умер после девяти месяцев предварительного заключения в тюрьме в Карлсруэ; другой мой швейцарский агент И. попал в швейцарскую тюрьму за контршпионаж, и я тщетно просил для него хотя бы маленького вознаграждения…».
В заключение гражданин Бинт просит Временное правительство за свою 36-летнюю службу назначить ему пенсию вместо 400 франков в месяц, следуемых ему за первые 25 лет, — 500 франков…
Другой французский агент — Самбен показал, что во время настоящей войны ему было поручено организовать шпионаж и контршпионаж в Скандинавии главным образом по следующим вопросам: «собрать сведения о немецкой деятельности в Швейцарии и Финляндии, имеющей целью поднять сепаратистское восстание против России; собрать сведения о немецком шпионаже в Стокгольме и на русско-шведской границе (Торнео — Хапаранда) и наконец о незаконной торговле русскими кредитными рублями, производившейся через Торнео при содействии некоторых русских чиновников. Благодаря своим связям я мог представить много докладов по всем этим вопросам; и наконец я пригласил в Стокгольм очень обстоятельного человека, говорящего по-шведски, который сумел привлечь к этому делу нескольких лиц, оказавших нам большие услуги, состоявшие главным образом в разоблачении нескольких германских шпионов…».