Парижские тайны царской охранки

Агафонов Валериан Константинович

Делегация призвать Азефа к суду отказалась.

Много было разговоров по поводу письма Азефа после опубликования и в партии гражданского содействия партии с.-р. («правой»); одни были за суд, другие против, но нигде ни одного голоса среди с.-р. не раздалось, что к явно злостному провокатору применяют не обычный, а «военно-полевой суд», партийным же товарищеским судом судить должны тех, кто защищал такого провокатора всеми правдами и неправдами.

Заключение

Дзеф следовательно пробыл на службе у Департамента полиции более шестнадцати лет, — срок небывалый для провокатора, если принять во внимание, в особенности, то, что он состоял около десяти лет в партии соц. — революционеров и в ее боевой

организации. По свидетельству лиц, работавших в боевых организациях, провокатор, проникающий туда, обнаруживается довольно скоро, так как боевики живут гораздо конспиративней и имеют дело с очень ограниченным кругом лиц по сравнению с занимающимися общепартийными делами. И проваливались провокаторы-боевики, или же во всяком случае подозревались в провокации настолько, что их отстраняли от дела, часто благодаря лишь произведенным арестам или допросам жандармов о делах или лицах, известных только данному, весьма ограниченному кругу.

Об Азефе же как о провокаторе говорили не только дела его, но, как мы знаем, были сделаны прямые указания и из полицейских сфер, и из революционной среды.

Первое по времени из известных до сих пор указаний на Азефа как на провокатора было сделано в 1902 году студентом военно-медицинской академии, работавшим в петербургской эсеровской организации с одним рабочим; последний и указал этому студенту на Азефа как на провокатора. «Рабочий этот был в сношениях с охранкой, но затем раскаялся» (Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа).

Вскоре после обвинения Азефа в провокации студент этот был арестован.

Заметим, что лица, указывавшие на Азефа, обыкновенно подвергались этой участи. Так было и с одесским охранником Сорокиным, и с «больным с.-р. М.» (с. п. «Былое», 1909 год), и с тем, кому Гершу-ни поручил расследовать сведения саратовского охранника. Тата-ров, разгадавший, что Азеф провокатор, был по настоянию Азефа убит; Гапон, который мог узнать, как узнал и С. Рысс («Мортимер») о провокаторстве Азефа, подвергся той же участи.

Но конечно не всех «недоброжелателей Азефа» настигла карающая рука охранки… Литератор Рубакин, хотя и высказывал М. Гоцу свои подозрения о провокации Азефа, до сих пор здравствует.

Михаил Мельников, арестованный по делу Гершуни в 1903 году, сообщил в Шлиссельбурге Гершуни о своих подозрениях относительно Азефа, основанных на том, что по всем адресам, найденным у него, были произведены обыски и аресты, только один Азеф остался цел и невредим, хотя у Мельникова найдено было письмо Азефа, по которому ничего не стоило добраться до автора.

Арест Ремянниковой в 1903 году и арест Клитчоглу в начале 1904 года давали столько указаний на Азефа, что он, хорошо понимая грозящую ему опасность, страшно негодовал на Департамент полиции. С Ремянниковой Азеф поддерживал «самые тесные деловые отношения», а кроме того, при аресте у нее была взята нелегальная литература, только накануне принесенная Азефом. Чтобы решить, пойти ли Азефу на свидание с Клитчоглу или арестовать ее, — собирался весь полицейский Олимп под председательством директора Департамента полиции Лопухина. Присутствовали: начальник охранного отделения Кременецкий, начальник Особого отдела Департамента полиции Макаров и заведующий заграничной агентурой, бывший в то время непосредственным начальником Азефа, Ратаев. На этом заседании решено было отложить арест Клитчоглу до более удобного времени и разрешить Азефу пойти на свидание с ней; видно это свидание должно было перевесить ту пользу, которую можно было извлечь из ареста ее. Но после свидания с Азефом через два дня Клитчоглу была арестована по «пустяковому поводу». Насколько этим преждевременным арестом выдавался Азеф, ясно из того, что и Департамент полиции признал этот арест в силу тех же соображений ошибкой…

Неудавшееся покушение на Плеве 18 марта 1904 года у здания Департамента полиции, где жил Плеве, ясно указывало, что полиции не только был известен

этот заговор, но известна была даже диспозиция террористов настолько хорошо, что из всех участников окружается шпиками и этим самым прогоняется с поля битвы только тот, кто первый должен был бросить бомбу. Каляев же, несравненно более бросавшийся в глаза, оставляется в покое. Как мы знаем, уже благодаря этим предохранительным мерам шпиков, осуществленным только вследствие точного знакомства с диспозицией террористов, покушение на Плеве на этот раз не состоялось. Азефу известна была эта диспозиция, так как он сам участвовал в выработке ее…

Арест Слетова и особенно лиц, связанных с ним, выдал Азефа пожалуй еще больше, чем предыдущие факты. Если можно было еще свалить на слежку шпионов арест Слетова на границе при переезде его из Швейцарии в Россию около 20 сентября 1904 года, то как объяснить, что матрос-латыш, только что приехавший в Петербург на английском пароходе и подходивший к ресторану на Васильевском острове, где должен был ждать его Слетов, — тоже был арестован?! О поездке Слетова и о лицах, с которыми он должен был видеться по приезде в Россию, известно было только некоторым членам центрального комитета партии с.-p., Азефу в том числе.

То же самое можно сказать и о поездке так называемых аграрников, о времени отъезда каждого из них из Женевы, о паспортах, с которыми они должны были переехать за границу или жить в России. Документ Департамента полиции со всеми этими сведениями был передан Бундом в редакцию «Революционной России» и напечатан в «Известиях Бунда» в Женеве, где находился и ц. к. партии с.-р.

Арест Слетова и матроса-латыша, а также этот документ Департамента полиции ясно указывали, что среди нескольких лиц из центрального комитета, только и знавших о том и другом, есть провокатор. Самое незначительное расследование привело бы к Азефу. Он ведь и сам пишет Ратаеву: «Здесь в Женеве в группе соц. — рев. это письмо (письмо бундистов в «Революционную Россию» об аграрниках. — В. А.) привело всех к мысли, что имеется провокатор, который очень близко стоит ко всяким делам, да притом такой, который знаком с парижскими делами, так как Веденяпин (один из аграрников) живет в Париже». Следовательно, даже членам группы с.-р. было ясно, что только благодаря провокатору Департамент полиции мог иметь сведения об «аграрниках» и что этот провокатор — член ц. к., знающий хорошо парижские дела. Таким именно лицом и был Азеф.

Почти через два месяца Азеф снова пишет Ратаеву, что «хилков-ский циркуляр (среди аграрников был князь Хилков. — В. А.) все занимает и занимает здешнюю организацию, все убеждены, что имеется провокатор». Как мы уже упоминали, некоторые аграрники были уверены, что именно Азеф и является провокатором.

В то самое время, когда организацию соц. — революционеров в Женеве, где находится и ц. к. партии с.-p., все еще занимает этот «хилковский циркуляр», приезжает из России Витенберг (в конце января 1905 года) и рассказывает, что ему на допросах жандармы говорили, что им известна цель его приезда из-за границы — организовать «всякие мастерские для Левита», о чем знали только четверо: сам Витенберг, Левин, Левит и Азеф.

Кто же мог сообщить это жандармам, как не провокатор? И в связи с уже имеющимися фактами, легко было дойти до Азефа, тем более, что еще до ареста Слетова и опубликования документа об «аграрниках» сам Азеф пишет Ратаеву: «Тут есть группа лиц, которая как будто меня избегает… Мне кажется, вопрос идет о доверии». Следовательно, еще до приведенных только что фактов существовало недоверие к Азефу…

В начале августа 1905 года в Саратове находилась Брешковская. Один из саратовских охранников явился к тем, у кого она жила, и предупредил, что Брешковскую хотят арестовать, и вместе с тем указал, как она может этого избегнуть. На совещании нескольких с.-р. немедленно был выработан план отъезда Брешковской из Саратова. Присутствовал на этом заседании и Азеф.