Парниша, открой дверь !
Шрифт:
В общем, справился я с этим, пот со лба вытер, вернулся в рубку и дверь в> пещеру, как научил Старикашка, за собой стер. А затем уж через кают-компанию мимо дуэта, тянущего бесконечные рулады, вернулся домой.
Захожу в прихожую и чувствую, что в квартире опять неладно. Небось граф какой вторгся, каминные часы свои требовать.
Вхожу в комнату. Лежит мой Старикашка у стеночки, веревкой весь перевязанный, да с кляпом во рту. А на кирпичах вокруг рюкзака сидят давешние хмырь с хмыренышем. Пиво дойчляндовское сосут
– А это что за хрен с бугра?
– спрашивает хмырь.
Не узнает меня, значит, бритого, да в шляпе, да в габардиновом плаще. Зато хмыреныш враз признал. Оштукатурился весь и по карманам зашарил. Что значит, глаз молодой.
Распахиваю я тогда плащик свой габардиновый и бластер вытаскиваю. Тут и хмырь меня признал - челюсть отвалил.
– Засиделись вы, ребята, что-то, - говорю я.
– Пив-бар закрывается.
"А чего это, действительно, все день и день?" - как бы параллельно думаю я.
Тут как раз за окном темнеть стало.
– Да-да...
– залепетал хмыреныш.
– Извините. Пойдем мы...
Похоже, у него при моем появлении крыша поехала.
Ай, нехорошо!
– цокаю языком.
– А платить кто будет? Он, что ли?
– киваю на Старикашку.
– Сейчас, сейчас...
– вновь зашарил по карманам хмыреныш.
Нет, точно шарики за ролики у него заскочили.
– Стоп, - говорю.
– Это уже мои заботы.
Ставлю их мордами к стенке и обшариваю. И чего у них только нет! Четыре пукалчи - по паре на брата - и все разных систем, три гранаты, наручники, баллончики газовые, кастеты, ножи. Ну, и капусты лимонов на сто. Вываливаю все на пол.
– Пивбар у нас дорогой, - говорю, - можно сказать, для привилегированных. Сами понимаете...
Достаю у хмыреныша последнюю пачку капусты. Гляжу на пол. Приличная сумма получилась.
– Да, хорошо посидели, - говорю.
– Зато весело, правда? И будет что вспомнить. А теперь можно и по домам - улюлю, баиньки.
Они было направляются к двери, но я их останавливаю. Знаю я их хмыриную натуру. Небось на лестничной клетке еще пара хмырей ошивается, меня поджидает - иначе, чего бы здесь эти так спокойненько пиво, цедили?
– Парадное у нас закрыто, так что прошу сюда. И распахиваю окно.
– Третий этаж...
– балдеет хмырь.
– Ныряй. Тут не глубоко, - предлагаю ему дулом бластера.
Хмырь, кряхтя, влезает на подоконник и сигает вниз. Слышится глухой удар. Жаль, что там земля, а не мостовая.
– Должок с меня за пиво, - говорю хмыренышу и сую ему в карман пятак. Это тебе на трамвай.
И выпроваживаю его вслед за хмырем. Затем закрываю окно и развязываю Старикашку. Сердце у него колотится, глаза на лоб вылезли, сам дрожит весь и сказать ничего не может. Вскрываю ему банку пива, хмыриным ножом
Выпил он пива, поел. Вижу, лицо розовеет, в глазах живой блеск появляется.
– Оклемался?
– спрашиваю.
Кивает головой. Не совсем видно, да размусоливать с ним некогда. Того и гляди, хмыри снова появятся, но уже не вдвоем, а десятком целым, как возле рынка.
– Домой тебе пора, - говорю ему, - в свою реальность.
Он еще быстрее кивает.
– А вы мне грифель вернете?
– с надеждой спрашивает.
– Нет, - отрезаю я.
– Ты моей рукой дверь в свой мир нарисуешь - и дуй.
– Не могу я без грифеля вернуться, - лепечет Старикаш и чуть не плачет. Мне его сдать нужно...
– А нашим мальчикам-каннибальчикам на стол в виде жаркого попасть не хочешь?
– вкрадчиво спрашиваю я.
– Или с хмырями еще раз повстречаться? Они ведь в следующий раз покруче себя вести будут.
– Нет!
– трясется он.
– Тогда давай, рисуй.
Задумался он. И так ему блин, и так. Вижу, выбирает, какой же блин лучше. Уже прогресс - раньше он об этом и говорить не хотел. Видно, хорошо его хмыри прижали!
Подумал он, вздохнул горестно и голову понурил.
– А вы за мной следом не пойдете?
– спрашивает.
"Уломал-таки!" - радостно думаю я и тут уже сам задумываюсь.
Чистенький мир, видно, у него. Может, получше мечты моей золотой шестьдесят первого года.
– Не хочешь?
– спрашиваю.
Краснеет он, глазки прячет и головой отрицательно мотает.
– Слово даю, - обещаю я, - что двери за тобой сотру.
Поверил он мне. Всегда он мне верит. Аж противно. Ведь ни разу я слово свое не сдержал.
Но и он не дурак оказался. Дверь моей рукой нарисовал, но с наборным замком.
– Может, отдадите все-таки грифель?
– спрашивает он на прощание.
– Нет. Я ведь тоже жить хочу.
– Тогда, пожалуйста, отвернитесь, - просит он, а сам опять конфузливо краснеет, что девица нецелованная. Стыдно ему, что шифр тайком за чужой спиной набирать будет.
Пожимаю плечами и отворачиваюсь.
Старикашка замком застрекотал, набирая нужное слово, а затем дверь вдруг хлопнула, но стрекотание осталось.
– Уже?
– спрашиваю.
Молчание.
Оборачиваюсь и вижу, что Старикашка исчез, а буквы в замке крутятся, слово заветное шифруя. Вот те раз! Ни "прощай", ни какого другого последнего слова Старикашка мне не сказал.
Горько мне стало. И обидно. Столько вместе прожили, а он ушел и не попрощался. Первый раз я ему дал искреннее обещание, и первый раз он мне не поверил.
Проклятый червячок совестливости вновь зашевелился в душе, подтолкнул меня к стене. Но я пересилил себя и, повернув голову, посмотрел в окно. За стеклом клубился туман.