Пароход
Шрифт:
– «Скоро» ещё не «уже» – ответил он и, глядя на Лилиан, подумал: «Кроме неё мне никто не нужен! И я ни о чём не жалею. Всё случилось так, как должно было случиться».
В пакете оказалась советская пресса за последние два месяца: газеты «Северный рабочий», «Труд», «Известия», «Правда», справочник по городу Ярославлю и записка от Тетерина. В ней он предлагал мсье Алябьеву и мсье Бонне 6-го сентября в семь часов вечера прибыть на рю дю Ша-ки-пеш и встретиться там с неким господином Дюпре Пти. В конце записки было указано: «Обязательно!» – и это слово было подчёркнуто. Отсюда следовало, что г-н Тетерин условия Сергея Сергеевича принимает и кандидатуру Тибо Дюрана, живущего нынче под именем Армана Бонне, не отвергает. Он или поверил рассказу Алябьева о немом французе на
– Лиля! – Алябьев взглянул не неё, потом на принесённые ему материалы, и потом снова на девушку: – Мне нужно все эту писанину за ночь внимательно прочитать.
– Конечно-конечно! – кивнула она. – А это что?
– Советские газеты.
– Так ты поедешь в Россию?
– Поеду.
– Но зачем же, Серж?!
– Тебя устраивает твоя работа и твоё благосостояние? Вот… А меня нет. Поэтому я поеду.
– Тебе хорошо заплатят за эту поездку?
– Да, заплатят.
– А там будет опасно? Я не пущу тебя! – она бросила одежду на пол и вцепилась руками в его халат. – Нет-нет! Не пущу! Ты останешься со мной!
– Не волнуйся. Всё будет хорошо. Что опять за слёзы? – Он обнял её.
– Можно я останусь у тебя до утра? – попросила Лилиан.
– Можно, – не возразил Сергей Сергеевич.
Он укутал Лилю одеялом и поцеловал в губы. Она улыбнулась, закрыла глаза и замерла, покорившись сну в кровати любимого ей мужчины. Алябьев сел за стол, выпил ещё один стакан уже остывшего чая, и при свете потолочной лампы углубился в чтение принесённых ему газет, ибо уже давно не интересовался тем, что творится в Советской России. Теперь – обязательно нужно было. А что там творилось? Там была сплошная диктатура пролетариата, установленная товарищем Сталиным и его помощниками. Они упорно добивали тех, кто, по их мнению, либо сам хотел стать полновластным диктатором либо чем-то противился этой самой диктатуре. Взять того же Троцкого. Заслуги этого еврея в победе красных над белыми были ключевыми. Это признанный факт. И вот теперь он – ярый оппозиционер, и вместе с тремя десятками таких же неугодных оппозиционеров отправлен в ссылку. Что будет итогом этой ссылки – яснее ясного! Дайте лишь срок. Или эти, как их там, Бухарин с Рыковым: они в противовес Сталину, упирающему на ликвидацию НЭПА и коллективизацию сельского хозяйства, настаивают на его продолжении и резко критикуют экономическую политику большевистского лидера. Погодите, ребята, тоже в ссылку отправитесь, а то и сразу «в штаб генерала Духонина», зверски убитого в 17-м революционными солдатами-матросами, можно сказать, за просто так – кровушки им захотелось. А взять полсотни специалистов угольной промышленности Донбасса, обвиняемых во вредительстве, саботаже и контрреволюционном заговоре? Неужели эта дореволюционная интеллигенция на самом деле умышленно вредила советской экономике, и за полученные от иностранных разведок большие деньги скрывала ценные угольные месторождения для того, чтобы после падения Советской власти вернуть их нетронутыми прежним хозяевам? Что-то с трудом в это верилось. Ну, да пёс ним! Любая власть неугодных ей уничтожает. Политика – она и есть политика, но уж что-то больно этой политикой все советские газеты были отягощены, все под соусом непримиримой классовой борьбы. Складывалось ощущение, что советских граждан заставляли жить не так как они того хотят – свободно и от того счастливо, а так как нужно партии большевиков – в полном подчинении её жестокой воле. Ну-ну… Не одна империя от подобной политики пала.
Вот к таким выводам пришёл Сергей Сергеевич Алябьев, начитавшись принесённых ему газет и в своём роде «классово подковавшись». Спроси его теперь, например, о Пленуме ЦК ВКП(б), на котором Сталин выступил с речью «Об
6-го сентября в назначенный час Алябьев и Тибо пришли на тесную улицу Кота-Рыболова. Дюпре Пти, похожий на пирожок, в круглых очках-консервах, уже ждал их вначале этого своеобразного «коридора», шириной меньше сажени. Дюпре наверняка детально описали его гостей, потому что он первым помахал им рукой, и когда они подошли, он, ничего не говоря и ничего не поясняя, жестом позвал Алябьева и Дюрана за собой. Они повернули на рю де ля Юшет и, немного пройдя, вошли в один из жилых домов. Здесь на втором этаже в маленькой квартирке у Дюпре была фотолаборатория, явно подпольная. Теперь Сергею Сергеевичу и Тибо стало понятно, почему им с Дюпре обязательно было встретиться: он фотографировал нужных Тетерину людей для всяких необходимых документов, а это ещё раз подтверждало, что коммерсант соглашается с условиями Алябьева.
Сделав снимки, фотограф сухо сказал им:
– Господа, я вас больше не задерживаю. Провожать не буду – работы много.
Выйдя на улицу, Тибо сказал Алябьеву:
– Мсье, я полагаю… Нет, я даже настаиваю на том, чтобы мы пошли параллельным путём с господином Тетериным. Вы не против ещё раз сфотографироваться? Но в другом месте? – и уже более обстоятельно пояснил: – Я тоже знаю людей, способных сделать для нас любые настоящие документы.
– Почему нет? – согласился Алябьев. – Ещё одни документы лишними не будут.
Компаньоны вышли на стоянку такси. Увидев Дюрана, водитель красного авто – широкий детина, приветливо и с долей удивления воскликнул: «О-о-о! Я очень…» – но Тибо прервал его приветствие открытой ладонью, что, видимо, означало «замолчи», и, устроившись рядом с Алябьевым на заднем сиденье машины, сказал таксисту:
– Я тоже рад тебя видеть, Кролик. Отвези-ка нас к старику Бланкару.
По приезду на место – многолюдную шумную улицу, Тибо хлопнул таксиста по плечу, бросил ему: «Привет крольчихе с крольчатами», и вышел из автомобиля, а Алябьев достал из кармана куртки своё потёртое портмоне, чтобы расплатиться, но таксист таким же жестом открытой ладони, как и Дюран, остановил его:
– Нет-нет, мсье! Это лишнее, – и уважительно добавил: – Я Тибо до конца жизни должен. И не я один.
Ориентируясь на слова «кролик» и «крольчихе с крольчатами», Алябьев ради интереса спросил Дюрана:
– Полагаю, что таксист – кролик от того, что у него много детей.
– Верно, – отозвался Тибо. – Четыре парня и три девочки.
– Нелегко прокормить такую ораву, – заметил Сергей Сергеевич.
– Кролик справляется, – ответил Тибо. – Во-первых, потому что он не лентяй – работает с утра до ночи. И, судя по количеству детей, – Тибо улыбнулся, – ночью он тоже не отдыхает. Во-вторых, потому, что его сыновья работают у моего старшего брата.
– Кошельки таскают? – предположил Алябьев.
– Нет, – Тибо покачал головой. – Они честно зарабатывают, – но более ничего не пояснил.
Пройдя мимо магазина готовой одежды, мужчины завернули за угол дома и оказались в тихом маленьком дворике, куда не доносился шум с оживлённой улицы. Они подошли к каменной лестнице, круто спускавшейся в подвальное помещение дома.
– Не оступитесь, мсье, – предупредил Алябьева Дюран, шагнув на лестницу. – Ступеньки тут очень маленькие и довольно темновато.
Дверь, ведущую в подвал, как разглядел в полумраке Алябьев, можно было смело назвать бронированной. На её косяке была прикреплена тонкая цепочка с грузным болтом. Тибо стукнул этим болтом в железное полотно двери три раза, потом один раз, выждал пять секунд и стукнул ещё три. Дверь открылась. Из-за плеча Дюрана Алябьев увидел: её открыла маленькая белокурая девочка с крупной для её возраста головой. За её спиной была ещё одна дверь, чуть приоткрытая. Из-за этой второй двери пробивался слабый свет.