Пароход
Шрифт:
– А это мой камрад Тибо. Он понимает только французскую речь, потому что он…
Дюран не дал ему договорить, шагнул к хозяевам и представился:
– Тибо Дюран!
Он тоже поклонился, протянув жене Анджея ладонь, и когда она с некоторым удивлением подала ему свою, поцеловал её. Потом таким же галантным образом он поцеловал руку Божене и отступил за спину Сергея Сергеевича. Понятно, что это было сделано только ради ручки дочери пана Ковальского.
– Француз он и ест француз, –
– По легенде немой, – нашёлся Алябьев, укоризненно взглянув на своего товарища.
Пан Ковальский опять усмехнулся:
– Да мне нет дела… Не опасайтес, не донесу.
Он предложил мужчинам умыться с дороги и пригласил их ужинать. Сергей Сергеевич, словно истинный поляк, трижды отказался от еды, и только после четвёртого приглашения он и Дюран передали Янушу свои саквояжи, привели себя в порядок и сели за уже накрытый стол, перекрестившись перед едой на распятие, следуя за паном Ковальским.
С этого самого момента, собственно, и началось их настоящее приключение, и сразу же произошли первые неувязки. А чтобы им и не произойти? Ведь впереди была Россия!
Пан Ковальский воистину хорошо говорил по-русски. После третьей чарки водки он завёл с Алябьевым беседу:
– Я ждал вас ещче днём. Где застряли?
– Поезд запоздал. На одном полустанке очень долго стояли. Что-то с паровозом случилось.
– Ясно. В общем, панове, порадовать мне вас нечем. Сейчас, у меня пройти не можна. Ещче неделю-две назад – так, но нынче погранцы всё перекрыли. Не, не можна!
– Ваши предложения? – поинтересовался Алябьев.
– Мне уплачено, – ответил пан Ковальский и пообещал: – Я найду вам место, где перейти. Поживите у нас трохи, отдохните… – Заметив, с каким восторгом Тибо смотрит на Божену, он так же радушно добавил: – К жоне и цурке не приставать – 'yбью.
– Тибо! – Алябьев одёрнул его по-французски. – Ты девушку уже глазами раздел. Уймись, иначе нас пообещали убить, и мы с тобой не выполним того, зачем поехали.
– Так она же красавица, мсье! Грех же не посмотреть на неё?
– Смотреть – можно, – заметил пан Ковальский. – Больше – нет!
– Вы и французский язык понимаете? – уважительно удивился Алябьев.
– У меня ест такая работа, – уклончиво ответил пан Ковальский. – Разные люди ко мне приходят, всех понять надо. И детей стараюсь научить тому, что знаю. Осенью собираюс отправить дочь учиться в Варшаву к пану Шимянскому. Зимой ей тут делать нечего.
После ужина хозяин показал гостям комнату, где они будут проживать, объяснил, где находятся «удобства» и пожелал доброй ночи.
– Тибо! Какой чёрт тебя за язык дёрнул? – посетовал Алябьев, когда они остались одни.
– Простите, мсье. Сам не пойму. Уж больно
– Ладно! – отмахнулся Алябьев. – Дело сделано, немой. Что уж теперь…
Он передал французу разговор с хозяином хутора и, задув лампу, заключил:
– Если пан Ковальский «окно» через границу не найдёт, то нам с тобой придётся работать по запасному плану, чего бы мне никак не хотелось.
Говоря о запасном плане, Алябьев имел в виду их легальное пересечение границы под видом немецких туристов, а почему ему не хотелось этого, так потому, что для немецких туристов он и Тибо были одеты явно простовато, что, конечно, могло вызвать подозрение.
– Как вы решите, так и сделаем, – отозвался француз. Помолчав, он вздохнул: – Ах, до чего же хороша мадемуазель Божена… Так бы и женился на ней.
– Женился? Да ты что, Тибо?! С Эйфелевой башни упал? – спросил Сергей Сергеевич с удивленной насмешливостью. – Ты с Боженой познакомился всего час назад и даже словом с ней ни разу не обмолвился! Хотя?..
И Алябьев осёкся, вспомнив, как после пятнадцатиминутного знакомства Лилиан Мартен первой призналась ему в любви, и что потом из этого вышло.
– А что, мсье? – ответил Дюран, не обратив внимания на это вопросительное «хотя». – Вот честное слово: разбогатею и сделаю ей предложение.
– Ты же учиться хотел?
– Ну её к бесу… эту учёбу. – Тибо повозился на кровати, то ли устраиваясь удобнее, то ли ворочаясь с боку на бок: – Как вы думаете, мсье? Я могу ей понравиться?
– Не знаю, – ответил Алябьев, вспомнив, как, бывало, говорил Дюша Радеев: «Женщина – это та же Россия. Её умом не понять, а если она сама себе что-то надумает, так совсем – ай!»
– А что, мсье? – продолжал рассуждать Тибо. – Я хоть и не красавец, но и ростом вышел, и сильный, и руки на месте, и голова у меня как будто не глупая? Признаюсь вам, и деньжата у
меня кое-какие прикоплены. Конечно, их не хватит на безбедную жизнь до старости, но на первое время вполне. – Он опять повозился на кровати и размечтался: – Поженимся, поедем в Париж… Но я и здесь могу остаться. Мне никакая работа не страшна. Думаю, что польский язык не такой сложный – выучу. Я способный.
– А если у Божены есть жених?
Тибо заткнулся на несколько секунд, потом крякнул:
– Кх-х! Жених! А я что? Хуже? Отобью! Мсье, у меня к вам просьба. Слышите меня?
– Слышу.
– Скажите завтра мадемуазель Божене, кто я есть на самом деле.
– Зачем? Похвастать, какой ты серьёзный мужчина?
– Нет. Чтобы знала. Если она меня отвергнет, так пусть сразу же. Но передайте ей: одно её слово и я брошу свой промысел. Скажите?
– Хорошо.
– Спасибо, мсье.