Пароль — Родина
Шрифт:
Офицер, не добившись результатов, послал в дом Шахова солдат для обыска. Все перерыли, все перевернули солдаты, но ничего не нашли. Тогда со злости они подорвали домик противотанковой гранатой (старый, трухлявый, он рассыпался в дыму и грязной, черной пыли), а самого Шахова потащили на расстрел.
— Будешь умереть, партизан! — свирепо закричал на него офицер и с силой толкнул к группе людей, стоявших возле избы, в которой размещался штаб. Их было пятеро. Четырех Шахов не знал, но по обмундированию догадался, что это пленные красноармейцы. А пятый бы свой, местный, белоусовский
— За что тебя? — тихо спросил Лисин.
— Со стариками воевать они мастаки, — сердито пробормотал Шахов. — А тебя за что?
— Сам не знаю… Думают, что партизан… Какая-то гнида в селе завелась и показывает пальцем.
— Замолщать! — громко закричал офицер и показал солдатам в сторону леса. Всех арестованных повели на окраину села. Здесь солдаты поставили на треногу пулемет, защелкали затворами и приказали пленным рыть яму.
— Ну что ж, — вслух подумал Василий Иванович. — Сам всю жизнь на себя работал, а теперь и могилу сам себе подготовлю.
Он деловито поплевал на ладони, толкнул в бок бледного обмякшего Лисина — тот что-то неразборчиво шептал про себя — и взял в руки лопату. Красноармейцы, покосившись на пулемет, тоже нехотя взялись за лопаты.
Пленные поработали минут десять-пятнадцать, не больше. Потом подкатил мотоциклист и что-то прокричал солдатам. Оказалось, что начальство приказало расстрел отложить, а пленных погнать на постройку моста.
— Отсрочку нам делают, товарищи, — тихо сказал Лисину и красноармейцам Шахов. — Так вы уж не зевайте… Разумеете?..
Несколько дней Шахов вместе с другими пленными работал на стройке моста, а однажды под вечер, отойдя в сторону, неожиданно согнулся в три погибели и, скатившись с насыпи, исчез на глазах зазевавшегося часового.
Но куда податься? Где и как скрыться от фашистской нечисти? Теперь он «меченый», и если где его увидят — не миновать ему пули или веревки.
Шахов добрался до окраины деревни и здесь, в одной из ям, приспособился жить. Ему удалось узнать, что его старуха ютится у кого-то из соседей, и это успокоило старика. Теперь все домашние заботы с него свалились, и он мог взяться за осуществление задуманного плана.
В одну из темных, непроглядных ноябрьских ночей загорелась изба, в которой помещался немецкий штаб и где недавно допрашивали Шахова. Огонь быстро пополз по бревнам, по стенам, осветив ближние дома зеленоватым, голубым, а затем и ярко-красным пламенем. Часовой, заметив пожар, дал выстрел в воздух и кинулся к огню, но был отброшен страшным взрывом, потрясшим всю деревню. Взрывы следовали один за другим, и в грохоте потонули крики и вопли гитлеровцев. Штабной дом взлетел на воздух вместе с десятком офицеров и солдат.
Дом поджег Василий Иванович Шахов, причем поджег с того угла, где, как он заприметил, в комнате лежали гранаты и патроны [8] .
Так действовал старик Шахов, обещавший «подмогнуть», так действовали и другие советские патриоты. Слухи об их героических поступках неслись из села в село, как вестники радости и надежды, и зажигали сердца людей верой в скорое освобождение от фашистской оккупации.
БУДНИ
8
После
Молодой партизан комсомолец Павел Величенков совершил серьезный проступок. Посланный в разведку (поступили сведения о том, что по дороге на Тарутино должны пройти вражеские танки, надо было установить их количество), Величенков сорвал задание.
Больше трех часов пролежал он на животе, притаившись в придорожных кустах и ожидая появления танков. Парень устал, продрог и даже разозлился: потерял черт знает сколько времени, а результат — дырка от бублика. Мимо проносились легковые автомобили и грузовики с солдатами, иногда тащились обозы и кухни, но ни танки, ни пушки, как назло, не появлялись. Неужели так и придется возвращаться ни с чем?
Обозленный неудачей, Величенков собрался было отползать в лес и подаваться на базу, но задержался, увидев, что неподалеку у обочины остановился грузовик, из кузова выпрыгнули и стали разминаться солдаты (их было больше десятка), а шофер поднял капот и начал возиться у двигателя. У Павла Величенкова, парня смелого, но не очень дисциплинированного, буквально зачесались руки. «Эх, подкосить бы сейчас всю эту сволочь», — подумал он, забыв о категорическом приказе командира: ничем не обнаруживать себя и выполнять только то, что поручено. «Хоть одного или двух на тот свет отправлю, а остальных попугаю».
Величенков прицелился из винтовки в немецкого шофера и выстрелил. Шофер вскрикнул и свалился возле грузовика. Остальные солдаты мгновенно попадали на землю и открыли автоматный огонь по направлению, откуда раздался выстрел. Пули стали рассекать кусты и свистеть над головой разведчика. Величенков успел выстрелить еще два раза, но вынужден был поскорее уходить: одна из немецких пуль попала ему в мочку правого уха и оторвала ее. Острая боль пронизала все тело партизана. Горячая липкая кровь потекла за ворот телогрейки.
Величенкову удалось благополучно скрыться, так как немецкие солдаты его не преследовали и в лес не углублялись. Они еще несколько минут постреляли из автоматов, затем стрельба прекратилась.
На базе Величенков появился под вечер, бледный, дрожащий от холода и боли. Голова его была обмотана грязной тряпкой, на телогрейке и руках виднелись пятна крови. Чувствуя себя виноватым, он понуро стоял перед командиром отряда, переминаясь с ноги на ногу.
— Ты понимаешь, что натворил? — Лейтенант Карасев был зол до крайности и сердито поглядывал на испуганное лицо партизана. — Почему ушел раньше времени? Почему самовольно стрелял? Ты не только разведку сорвал, а и партизанский отряд под удар поставил. Да будь ты в армии, за такое дело…