Пароль — Родина
Шрифт:
Одновременно с Игнатом увидел Федора и неизвестный. Увидел и остановился. И, пожалуй, его молниеносное непроизвольное движение, его мгновенная реакция — правая рука в карман — сказала Зубилину куда больше, чем все то, что он слышал и видел до этой минуты.
А молодой партизан-разведчик умело выполнял порученное ему задание. Он дошел до небольшой заснеженной полянки, превосходно видимой издалека, и остановился. Две могучие сосны, как часовые, стояли по краям полянки, и вся она казалась нарисованной, ненастоящей, словно
Федор несколько раз огляделся по сторонам и, конечно, никого «не увидел». Щурясь от солнца, нестерпимо бьющего в глаза, он, как ящерица, скользнул к большому камню, лежавшему посреди полянки, вытащил из-за пазухи листок с приказом партизанского командира, помедлил секунду-другую, потом положил листок под камень.
Задание выполнено! Федор тщательно утоптал оставленные им следы и исчез за деревьями.
Все это видели и Игнат Зубилин, и одинокий путник, скрытый за деревьями.
Теперь должна была наступить развязка. Что же дальше будет делать неизвестный?
Минуты ожидания тянулись, как часы. Человек не двигался с места, и Игнат отчетливо представил себе, как лихорадочно и торопливо взвешивает неизвестный все шансы «за» и «против»… Пойти взять, прочесть или оставить без внимания? Двинуться вперед, плутать по лесу, искать… искать?..
И, наконец, неизвестный решился. Так же безразлично и неторопливо, как все, что делал до сих пор, он проковылял вокруг полянки несколько десятков шагов, затем вышел на нее и присел на камень. Устал!
А спустя мгновение «бессильно» опущенная рука «блаженненького» нащупала спрятанный партизанский листок.
Прочесть написанное было делом секунды. Листок сразу же оказался в кармане, а человек встал и пошел.
И хотя шел он той же немного расслабленной, развинченной походкой, что и раньше, зоркие глаза охотников не обманулись. Нет, сейчас это был совсем другой человек, решительный, собранный, знающий, что ему нужно делать, куда идти.
И видимость расслабленной походки тоже быстро разгадали партизаны. На самом деле «блаженный» шел легко и упруго, как тренированный спортсмен. Казалось, он совсем не устал после многочасового кружения по лесу.
Когда Федор подошел к отцу, тот тяжело дышал. Продолжать преследование явно было ему не под силу. А человек все шел, шел, убыстряя шаг. Теперь он уходил из леса. Уходил!.. Надо было остановить его, задержать, доставить к своим и обстоятельно допросить. Подосланный шпион мог многое знать и о многом рассказать партизанским командирам.
— Надо задержать, — отрывисто бросил отец и посмотрел на сына. — Сможешь?
Ни слова не говоря, Федор поспешил наперерез уходившему из леса врагу. Через несколько минут на стыке двух лесных троп, на самом повороте, он лицом к лицу встретил его.
Держа винтовку наперевес, Федор подошел ближе и скомандовал:
— А ну, кругом, да побыстрее!..
Человек стоял неподвижно,
— Идем, идем! Нечего таращиться. — Федор сердито ткнул винтовкой в грудь задержанного, и это чуть не погубило юношу.
Точным, рассчитанным движением неизвестный оттолкнул винтовку в сторону, потом резко рванул на себя, Федор, не ожидавший такого приема, пошатнулся и в то, же мгновение получил прямой, сильный удар в лицо.
Сразу потемнело в глазах. Ушло сознание. Он медленно повалился на землю.
Неизвестный подхватил падающую винтовку, однако стрелять не стал. Отступив на шаг, он двумя руками взял ее за ствол и замахнулся. Замысел его был ясен: ударом приклада, без ненужного и опасного шума, раздробить голову партизана или, возможно, еще сильнее оглушить его и потащить к своим, к Ризеру.
Сухой одиночный выстрел из глубины леса был последним звуком, который услышал «блаженненький». Винтовка старого охотника Игната Зубилина стреляла без промаха.
…Спустя два часа отец и сын Зубилины сидели в партизанской землянке и обо всем обстоятельно докладывали командирам, Правда, докладывал один Игнат. Федор сидел понурившись, опустив голову. Он винил себя за то, что дело, которое так удачно началось, из-за допущенной им оплошности не было доведено до конца. Фашиста надо было взять живым…
— Напоследок сплоховал Федя, — огорченно говорил старик Зубилин. — И моя, значит, вина есть.
— Да, неудачно получилось, — покачал головой Гурьянов. — Вы хоть обыскали его, — нищего этого?
— Все обшарил… Однако из бумажек — ни одной.
— Фашистский «язык» сейчас очень пригодился бы, — вздохнул Жабо. — Но ничего не попишешь. Всяко бывает.
Федор Зубилин ждал сильного нагоняя, а командиры даже не ругают его! Чудно!..
— Так я ж… — начал было он, осмелев, но его прервал Карасев:
— Ладно… Все ясно. Идите отдыхайте. Вечером выступаем.
В ШТАБЕ ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА ФОН КЛЮГЕ
Командующий 4-й немецко-фашистской армией генерал-фельдмаршал фон Клюге уже несколько дней был не в духе. Его раздражало буквально все: и телефонные звонки, и помятые мундиры адъютантов, являвшихся с докладами, и донельзя громкое гудение автомобильных сигналов возле штаба, и даже покорное и слишком уж постное выражение лиц дежурных офицеров.