Пароль — Родина
Шрифт:
В ПУТЬ, ТОВАРИЩИ!
Когда Маруся Конькова вторично вернулась в лесной лагерь, Бабакин и Жабо не удержались и на радостях расцеловали девушку. Принесенные ею сведения — настоящий клад. Они уточнили и расширили данные, полученные от подпольщиков, «маяков» и других партизанских и войсковых разведчиков, в разное время добиравшихся до окраин Угодского Завода.
И вот уже принято решение: сегодня вечером, не теряя времени, всем отрядом двигаться к Угодскому Заводу, чтобы этой же ночью осуществить задуманный и разработанный план разгрома вражеского гарнизона. Силы, конечно, несравнимы. Партизан, московских чекистов, «истребителей» и бойцов из отряда особого назначения штаба Западного фронта — всего 302 человека. А немецкий гарнизон в Угодском Заводе, включая штабных офицеров и маршевые пополнения, насчитывал примерно до 4 тысяч человек и располагал, кроме обычного стрелкового вооружения, танками, броневиками и минометами. Эти сведения Карасеву и Жабо подтвердил через капитана Накоидзе штаб 17-й стрелковой дивизии, собиравший разведданные о вражеских силах, действовавших на участках дивизии.
Но ждать — значит терять самое дорогое — время. Действовать, нападать — значит добиваться успеха. Темная ночь, внезапность нападения, боевой порыв и ненависть, утраивавшая, удесятерявшая сила каждого партизана и бойца, — вот на что рассчитывали Жабо и Карасев, отдавая приказание выступать немедленно.
А незадолго до этого приказа Михаил Гурьянов уже успел поговорить с бойцами, поддержать некоторых дружеским, теплым словом, вызвать смех веселой шуткой. Гурьянов ни на минуту не забывал о своих обязанностях партизанского комиссара.
Еще будучи председателем райисполкома, много читая, главным образом по ночам, Михаил Алексеевич познакомился с боевой историей первых красных полков и армий. Особенно привлек его внимание изумительный героизм бойцов первого Крестьянского коммунистического полка 3-й армии. Недаром этот полк в незабываемые годы гражданской войны и иностранной интервенции называли полком Красных Орлов. Стремительно бросались орлы на врага и, соединяя разумное командование с величайшей революционной храбростью, разбивали противника наголову.
Неужели же сыны и внуки, наследники славы тех давнишних орлов-героев, не сумеют выполнить то, что со стороны кажется невыполнимым? Четкий план, разумное командование, безграничная храбрость, помноженные на любовь к Родине!.. «Мы сумеем!.. Мы сможем!» — говорил Гурьянов солдатам и партизанам, рассказывая об эпизодах гражданской войны, и каждый прислушивался к его словам, как к боевому сигналу.
Пора было собираться.
— А ты оставайся и спи, — предложил Жабо Коньковой, которая буквально шаталась от усталости.
— Нет, — твердо ответила Конькова. — Я пойду со всеми. Разве в бою не нужна медсестра?
— Нужна. Но хватит ли у тебя сил?
— Хватит!
— Дойдешь?
— Дойду!
— Хорошо, — согласился Жабо, испытывая чувство благодарности и уважения к этой девушке. — Пойдешь с нами.
Перед походом большую заботу о своих товарищах проявили девушки Галина Ризо, Маруся
— Золотые девчата! — с чуть приметной грустью сказал Гурьянов, наблюдавший за девушками. — Как стараются.
— И санитарки, и медсестры, и бойцы, — поддержал Жабо.
Стоявший рядом Каверзнев задумчиво проговорил:
— Моя Зина — маленькая, совсем девочка, а винтовку носит, как заправский солдат.
— Значит, мал золотник, да дорог, — шутливо воскликнул Карасев и пошел разыскивать Лебедева: надо было окончательно уточнить маршрут.
Вечером отряд двинулся в путь. Шли налегке. Тулупы, тяжелые полушубки и лишнее снаряжение — все было оставлено на месте стоянки. Зато все бойцы стремились получше вооружиться и набрать побольше патронов. Кроме винтовок, автоматов (они еще были в новинку), гранат и ручных пулеметов, многие получили бутылки с горючей смесью, термитные шарики и толовые шашки.
Бойцы шли осторожно, медленно, прислушиваясь к каждому звуку, каждому шороху. Их вели знающие местность проводники. На флангах, в некотором отдалении от отряда, бесшумно скользили дозорные. Если проводники и впереди идущие останавливались или неожиданно ложились на снег, все повторяли их движения, выполняя категорический приказ командира — ничем не обнаруживать себя, в бой не ввязываться, на выстрелы не отвечать. Главная цель — Угодский Завод.
В лесу было так темно, что ни дороги, ни деревьев, ни даже рядом идущего человека не было видно. Только с трудом различались марлевые повязки на рукавах и шапках бойцов. Сейчас эти светлые повязки помогали не растерять друг друга в темноте, а в ночном бою они должны были помочь отличать своих от гитлеровцев.
Лес!.. В зимнем убранстве стоят деревья, чуть поскрипывая от порывов налетающего ветра. Холодный воздух леденит лицо, забирается под шинели, пальто, телогрейки, пиджаки. Кажется, будто доносятся еле ощутимые запахи хвои, прикрытой снегом. Скорой декабрь — пора подготовки новогодних елок, прихода сказочных дедов-морозов, школьных каникул и шумных балов с танцами, музыкой, маскарадными масками, россыпью конфетти, треском бенгальских огней и взлетом мечтаний о будущем…
Когда все это было?.. И странно, что об этом думается сейчас, в темном, тревожно шумящем лесу, на пути к бою. Вот они, совсем иные, не бенгальские огни, и иная, не праздничная музыка. Где-то идет бой. Чернильно-черное небо совсем недалеко освещается багровыми вспышками. Над лесом в невидимой вышине гудят бомбардировщики. Ухают взрывы, от которых вздрагивает под ногами земля. Слышен непрерывный гул — бьет артиллерия. Гул усиливается и превращается в рев и вой. Опытный слух офицеров Жабо и Карасева улавливает звуки орудий большой мощности и мощный скачущий грохот, будто катятся, подпрыгивая, железные обручи и в то же время огромные молоты, рассекая воздух, бьют, в грудь земли, отскакивают от нее и вновь бьют, бьют… Это «играли» советские «катюши».