Паровой каток
Шрифт:
– Драка на рынке - известно, кого задержали?
– Да каких-то бродяг. Кумал их записывал.
– Где он?
– Кумал!
– заорал Гроббелаар. Двери на веранду открылись и констебль Кумал просунул в них голову.
– Простите, сержант?
– Иди сюда, с тобой хотят поговорить из крими-налки.
– Но мне нужно конвоировать заключенных на поезд. Крамер поднял руку.
– Ты только скажи, Кумал, кого ты забрал на рынке?
– Одну шпану.
– Но кого именно, павиан проклятый?
– Дили Френсис,
– А ну-ка книгу, и поживее.
Теперь Гроббелаар ничего поделать не мог. Книга донесений, открытая на нужной странице, с грохотом легла перед Крамером.
– Здесь внизу, - заметил Зонди, - есть запись, что "додж" забрала дорожная служба.
Крамер ещё раз прочитал список имен. Потом повернулся к Гроббелаару.
– Приведите Мкизи.
– Кумал занят, - ответил тот.
– Идите сами.
– Но связку ключей осмотрительно бросил Зонди.
Общением с ним Крамер был сыт по горло, поэтому тоже решил уйти. Догнал он Зонди в длинном полутемном коридоре, где их шаги эхом отражались от высоких сводов. Управление полиции было выстроено ещё в те времена, когда полицейские ездили верхом, и строитель постарался, чтобы тут мог проскакать конный патруль с поднятыми пиками.
Молодой констебль-негр, дежуривший перед блоком камер, приветствовал их с преувеличенной сердечностью часового, вздремнувшего на посту. Повернув выключатель в нише и взяв ключи, он распахнул металлическую дверь. Потом последовала обычная пауза, чтобы привыкнуть к спертому духу внутри. Крамера, правда, эти запахи не пугали, скорее, вызывали ностальгические воспоминания о халатике некоей санитарки, часто служившем ему подушкой.
У трех камер слева были особые засовы с висячими замками, заведенные на дверях политических после побега Гольдберга. Оттуда не доносилось ни звука. Чуть дальше находились ещё три камеры для белых. Стражник остановился у средней и выразительно постучал пальцем по глазку. Крамер открыл его и заглянул внутрь.
Растерзанный мужчина лет сорока валялся на полу на кокосовой циновке, пьяно стоная и ругаясь. Лишенные ремня брюки сползли до самых ободранных коленей.
– Черная шлюха, - вдруг вполне отчетливо выговорил узник.
Стражник расхохотался и подмигнул. Видно, Гроббе-лаар уже имел шанс насладиться этим зрелищем.
– Я тебя люблю, черная шлюха, я тебя хочу, - рыдал узник, катаясь по полу, чтобы задушить свою похоть.
– Он нарушил общественную мораль, - пояснил стражник, и деланно рассмеялся, пожимая плечами и явно подражая Гроббелаару.
Крамер сжал кулаки, но тут Зонди совершил благой поступок, изо все сил наступив каблуком на начищенный до блеска ботинок стражника.
Узник полностью отключился. Крамер снова взглянул на него. Человека этого он откуда-то знал. А, вот оно: железнодорожный кассир. Тот, который всегда был предельно любезен, словно сожалел, что не может поехать с вами, и вообще вея себя по-приятельски.
Никто не захочет иметь с ним дело, по крайней мере, не в общественном месте. А женщина вряд ли была проституткой, скорее такой мягкой ласковой кошечкой со смазливой мордашкой. Если он не женат, все не так плохо. Не поскупись он на хорошего адвоката, может легко отделаться. Но в глазах общества он человек конченный. Несчастный безумец...
– Мне нужен Гершвин Мкизе, - Крамер захлопнул глазок.
Стражник был поражен. Чуть замешкавшись, приготовил дубинку и проводил их за угол, к камерам для цветных.
Оттуда доносились какие-то шорохи, и стражник заорал, чтобы все улеглись и замерли. Потом, открыв замок, отступил назад. Тренированным движением дубинки поднял щеколду, потому шагнул вперед и пинком распахнул дверь.
В камере было десятка три заключенных, половина из них, сидя, моргала отвыкшими от света глазами. Какой-то старик тут же свернул свой матрас, видно решив, что уже утро. Доносился оттуда только храп.
Отступив в сторону, стражник показал в угол. Но нужды в этом ие было. Гершвин, его амбал и шофер, все в желтых костюмах, выделялись у стены как три дорожных знака в тумане.
Крамер тут же кое-что заметил: что те не спали, только прикидывались, что Гершвин возлежал на пяти матрасах, а рядом четыре подростка лежали на голом бетонном полу; амбал с шофером, оба в засохшей крови, видно решили, что для них сойдет и по три матраса.
– Убрать!
– велел Крамер, указывая на заключенных, лежавших между ним и Гершвиным.
Зонди кивнул стражнику, чтобы тот оставался у двери, а сам пинками расчистил дорогу. Крамер обошел груду матрасов.
– Гершвин!
Амбал нервно заморгал.
– Гершвин Мкизе!
Между заключенными пролетел чуть слышный ропот. Стражник застучал дубинкой, веля умолкнуть.
– На выход, Гершвин.
И тут водитель сплюнул ему под ноги. Крамер тут же врезал ему в живот.
– Куда?
– спросил Гершвин, когда его приятель скорчился на полу, глотая воздух. Амбал так сощурился, словно его сажали на кол.
– Не твое дело, - спокойно ответил Крамер.
– Нет, спасибо, шеф.
– Что?
– У меня такой адвокат-еврей, - нет слов! Он сказал: Гершвин...
– Сэм Шифринский? Адвокат тебе понадобится в Верховном суде.
– В Верховном суде? Из-за такой ерунды? Мистер Шифринский говорит, что у меня прекрасное алиби, что я просто шел через рынок, чтобы взглянуть на "додж" и...
Тут Гершвин заметил мину Зонди. Заметили её и другие заключенные и предпочли удалиться.
– Значит, Сэм говорит, что все будет в порядке, - сказал Крамер.
– А знает он про Шу-Шу?
Рот Гершвина искривился. Взгляд Крамера он выдержал, не моргнув. Потом только взглянул на то, что Зонди швырнул на пол. На колос красной кафрской пшеницы.