Паровой каток
Шрифт:
– Такой возможности у него уже не было.
– Почему? Где он учился?
– В средней школе в Дурбане. Но это тут не при чем. От того, что он слишком много работал, Пат в конце концов заболел. Дела шли все хуже и ему пришлось ехать в Эддингтон, где врачи сказали, что это туберкулез.
И тут миссис Френсис умолкла, как отрезало. Испугавшись, что она не сможет продолжать, Крамер сорвал гвоздику и поднес ей.
– Понюхайте, чудный запах...
– Как странно, - проборматала миссис Френсис, - в больнице
О чем это я говорила? Ах, да. Пат отправился на очередное обследование, и вдруг нам оттуда прислали записку, что он переведен в другую больницу. Помню, как я это прочитала и побежала к соседям, чтобы от них позвонить.
– Но почему?
– Думала, что произошла ошибка. Сказала девушке в Эддинггоне, что хочу знать, где мой муж. Спросив его имя, она надолго отошла от телефона. Когда вернулась, спросила, получила ли я записку. "- Потому и звоню" - сказала я, ведь там написано, что Пат отправлен в больницу для туземцев.
Крамеру некуда было смотреть, кроме прямо на нее.
– Ну, тут мбя соседка не выдержала, вырвала у меня трубку и начала высказывать той девице все, что думала. И вдруг сразу умолкла и положила трубку.
– Что случилось, - спросила я её. Я уже плакала, не знаю почему. Она тоже начала плакать. Это было ужасно, мы вдвоем в таком состоянии. И сколько я не спрашивала, что ей сказали, она только качала головой.
Потом пришел домой её муж и спросил это сам. И она...
– Да?
Миссис Френсис снова взяла себя в руки.
– Когда Пат был в больнице, врачи что-то обнаружили, не знаю что, но в результате его зачислили в цветные.
Крамер мог представить, каково ей было - такое случилось с его школьным другом. Как взрыв бомбы. Но закон есть закон и он перешел на официальный тон.
– Вам позднее сообщили об этом официально?
– Да.
– Вас вызывали в отдел по классификации населения?
– И меня, и детей. И нас всех перевели в цветные.
– А ваш муж?
– В больнице он покончил с собой - резиновым жгутом.
В дверь постучали и вошел Фартиг.
– Простите за беспокойство, - он отобрал кое-какие цветы.
– Хозяин уже вернулся, если он вам нужен, лейтенант.
Крамер покачал головой, ожидая, когда он исчезнет.
– А та соседка, ну помните?
– спросила миссис Френсис.
– Она уже никогда больше со мной не заговаривала, никогда. Ведь мы теперь были цветными.
Ну вот, собрали мы вещи и переехали в Клермон. Все там относились к нам хорошо, кроме двух-трех человек, как обычно. Мне удалось сохранить своих прежних заказчиц и даже найти новых.
– И ничего не попало в газеты?
– Несколько строк, и гораздо позднее, из-за Пата. Их никто и не заметил.
Такое случалось. Журналисты
– А дети?
Кончиками дрожащих пальцев она коснулась лица.
– Это было ужасно. Я делала что могла, но без толку. Прежде всего им пришлось оставить школы. Тесси было легче, у неё осталась музыка, но Ленни так многого собирался добиться...
– В Клермоне ведь были школы.
– Но он хотел стать пилотом; эта профессия - только для белых, его это просто сломало.
Теперь она словно повторяла слова какого-то адвоката.
– Ленни попал в неприятности?
– Откуда вы знаете?
– Это вас не касается. Рассказывайте.
– Занялся кражами на пляжах - связался с какой-то бандой, бывшей в Клермоне. Никого не поймали, только его. Я все объяснила судье, и мистер Гольдер тоже. А судья! Обещал быть снисходительным, но отправил Ленни в исправительную колонию.
– Мог назначить ещё и телесные наказания, - заметил Краммер.
– Пожалуй, вы правы.
– Разумеется. Но что стало с Тесси? Она продолжала учиться музыке?
– Тот проклятый бельгиец меня доконал!
Неожиданный взрыв эмоций подействовал на неё благотворно. Миссис Френсис даже улыбнулась. Крамер наклонился к ней.
– Я уверена, если бы не он, ничего подобного бы не случилось.
– Поэтому я все должен знать. Она кивнула.
– Поймите, очень тяжело рассказывать такие вещи о собственной дочери... Крамер ждал.
– Я пошла к тому человеку и сказала, что Тесси уже не сможет ходить на уроки, потому что у нас больше нет денег. Он, казалось, был потрясен, что такое могло произойти, и сказал мне, что будет давать Тесси уроки даром. Я знала, что как большинство иностранцев, он либерал, но такое было уже слишком. Он говорил, его долг художника, то есть музыканта, не дать пропасть таланту Тесси. В конце концов, сказал он, есть вещи важнее денег. Я часто думала о его словах. Ох, как он был прав.
Под её пристальным взглядом Крамер даже сгорбился, чувствуя себя как-то неловко. Эта старая женщина странно влияла на него.
– Я все понял. Как вы узнали?
– Мне сказала жена того бельгийца. Заявила, что если это повторится, сообщит в полицию. И донесла бы, я знаю этот тип женщин.
– И что было дальше?
– Мне нужно было решать все самой, не так ли? В тот же вечер я заперлась с Тесси и выложила ей все начистоту. Если бы вы видели... просто ужасно. Я не узнавала свою Тесси.
– Что она сказала, Гледис?
– Уже не помню. Что ей все равно... что ей теперь ничего не нужно. Что будет спать с любым мужчиной, если он может дать то, что ей нужно. Что Жизнь её кончена, что никогда ей не добиться того, о чем мечтала. Она проклинала меня за то, что произвела её на свет.