Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана
Шрифт:
Все было обставлено гораздо более гладко, чем можно предположить по заявлениям Густава Круппа о «диких набегах» штурмовиков. Крупп восхищался Шахтом и прислушался к банкиру, советовавшему Немецкой торговой ассоциации собрать пожертвование для Гитлера. Шахт оказался предельно точен, указав сумму пожертвования — 0,03 процента от всех зарплат. На бумаге это выглядело совершенно незначительной величиной. Для рабочих, которые могли спросить, куда идут их деньги, взнос составлял всего лишь несколько пфеннигов в месяц. А прочих недовольных, осмелься они возмущаться столь ничтожными затратами, не составило бы труда объявить коммунистами.
За время правления национал-социалистической партии этот прием принес
Крупп всегда считал Бормана самым любезным человеком из тех, кто занимался этими щекотливыми сделками. После смерти Гитлера семья Круппа обнаружила, что этот «любезный» управляющий подробно описывал эти странные балансовые операции. К примеру, доходы Круппа со времени прихода Гитлера к власти выросли вдвое. Все расчеты производил сам Борман.
30 января 1937 года Шахту был вручен нацистский Золотой знак чести. В следующем году, несмотря на свой уход с поста министра экономики, он остался президентом Рейхсбанка и продолжал выступать за рубежом, способствуя развитию бизнеса и рассеивая опасения. После заключения аншлюса с Австрией он заявил в своей речи в Вене, что вероломство других народов вынуждает Гитлера действовать решительно, и призвал всех присутствовавших присягнуть на верность фюреру.
Позже, в ходе Нюрнбергского процесса, Шахт утверждал, что их с Гитлером пути разошлись тогда, когда стало очевидным, что Германия направляет все свои экономические резервы на подготовку к войне. Но документы и расшифровки телефонных и прочих разговоров, попавшие в руки союзников, говорят совсем о другом.
Шахт стремился изменить нацистскую партию согласно своим представлениям, но в отличие от Бормана ему не хватало целостности видения миссии Гитлера, который мог повести за собой и генералов, и простой народ в любой крестовый поход. Шахт предпочитал строить империю и добиваться контроля над иностранными экономическими системами посредством хитрости и обмана. Его склонность к вероломству оказалась полезной на раннем этапе, и Борман ценил его умение обращаться с деньгами и закабалять как отдельных людей, так и целые сообщества.
План Шахта, по которому многие страны были вынуждены поставлять сырье в Германию согласно запутанным экономическим и военным соглашениям, стал образцом для империализма XX века и в дальнейшем применялся также Советским Союзом. Но Шахт имел личные амбиции, что подтверждали многие из его бывших коллег, и начал совать свой нос в партийные дела. Если и существовал кто-либо, способный понять собственный план Бормана, направленный на экономический контроль страны, то этим человеком являлся именно Шахт, эксперт в сфере финансовых манипуляций.
Когда положению Бормана угрожал кто-либо, способный завоевать большую власть, он начинал притворяться глуповатым крестьянином, нашептывая обезоруживающие признания благодарным слушателям, склонным к распусканию сплетен. Миссис Геринг описывала, как он настроил ее мужа против Шахта, применив свой излюбленный способ поочередных приватных разговоров с каждым соперником.
Геринг выражал свой взгляд на бюджетную политику такими словами: «Если Фюрер говорит, что дважды два равняется пяти, значит, так оно и есть». Шахт имел другое представление об арифметике. Ему также не нравилась идея о «максимальной разработке человеческих ресурсов». Шахт хотел осторожно замкнуть кольцо вокруг евреев, учитывая, что мнение зарубежной общественности может причинить вред немецкой торговле.
Шахт был национал-социалистом, воспринимавшим все крайне серьезно. Он верил в Гитлера, понимал необходимость создания тайной полиции и лагерей смерти, не сомневался в превосходстве германской расы, но хотел, чтобы Гитлер все же прислушивался к его советам. После приема в Нью-Йорке предприниматель Девид Сарнофф сказал Шахту: «Доктор, вы правильный человек!», показав тем самым, что разделял его взгляды. Еще одним «хорошим другом» оказался Конрад Аденауэр. Будучи канцлером Западной Германии с 1949 по 1963 год, он обезоруживал журналистов легендой о том, что являлся участником антифашистского сопротивления. Аденауэр сказал в своем интервью компании «Коламбия бродкастинг систем» в феврале 1963 года: «Я всегда был противником нацистов». «Правильный человек!».
Но существовало его письмо, опубликованное в Восточной Германии, написанное 10 августа 1934 года и адресованное министру внутренних дел Пруссии и рейха, в котором Аденауэр просил о выплате ему пенсии, как мэру Кельна. Пенсию начали выплачивать и продолжали это делать до конца войны. В то же время его сад обрабатывали французские пленные. Десятистраничное письмо подтверждало, что он был дружески настроен к нацистской партии: «Я всегда относился к ней абсолютно лояльно, но порой это расходилось с министерскими директивами. Годами, несмотря на указы прусского министерства внутренних дел, я позволял партии проводить мероприятия на муниципальных стадионах и вывешивать флаги со свастиками. Я настаивал на том, чтобы муниципальные объявления печатались в «Вестдойче беобахтер» в газете национал-социалистической партии Кельна)».
Далее Шахт пытался объяснить, почему партия ошибочно приняла его за своего противника и почему нацисты отправили его в отставку: «Для меня было невероятно болезненно оказаться в отставке по причине национальной нелояльности». Получилось так, что нацистские флаги со свастиками разместили на подвесном мосту в Кельне, а Шахт якобы просил, чтобы флаги повесили только на здании, где проходили нацистские собрания. Нацисты обвинили Шахта в отдаче приказа об уничтожении флагов.
Чтобы полностью понять настроения Шахта, необходимо читать письмо далее. Всю его униженность можно увидеть на примере следующих строк: «События одного из прошлых воскресений, перед выборами в рейхстаг, произвели в рядах членов кельнского отделения партии, которые не знали подробностей, впечатление того, что я относился к национал-социалистической партии Германии несколько враждебно». Чуть далее в тексте: «Выступая на этих собраниях, я особенно подчеркивал то, что такая большая партия, как национал-социалистическая партия Германии, без всякого сомнения, должна обладать большинством в правительстве».
Конрад Аденауэр стал канцлером Германии вскоре после того, как западногерманский суд позволил Шахту покинуть страну, а его зять Скорцени сумел бежать. Большая часть последовавших за этим заграничных поездок Шахта и создание Скорцени отделения в Мадриде происходили при активной поддержке со стороны Аденауэра и главы западногерманской разведки — генерала Гелена. Шахт заключил особое соглашение с новым «Кругом друзей», созданным промышленниками, поддерживающими неонацистские политические группировки.