Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана
Шрифт:
— За что вас арестовывали?
— Я разбрасывала листовки с требованием освобождения политических заключенных.
— Зачем?
Она помолчала и пожала плечами:
— Ну ведь кто-то должен это делать?
— Вы немка, почему же вы живете в Париже?
— Мой муж — местный юрист. У нас маленькие дети, и я не уверена, что хочу, чтобы они выросли в Германии.
— Разве это не предрассудок?
— Возможно, вы правы. Конечно же, можно сражаться за справедливость внутри общества. Но Вилли Брандт понимает мои чувства: он не мог сражаться «внутри» из-за гестапо.
— Вы опасаетесь чего-то подобного?
— Я знаю, что Бормана защищают люди с гестаповским мышлением. Во Франции меня охраняет полиция. И, как видите, бомба меня не убила.
Она подставила лицо легкому ветерку, дующему от раскаленных солнцем камней и асфальта.
— Я
Мартин Борман вряд ли смог бы представить себе женщину, идущую против ветра. В его мире женщины существовали для удовольствия. В национал-социалистической системе женщинам отводилось мало места. Гомосексуальное окружение Гитлера относилось к ним с выраженным презрением. Их считали инструментами для получения потомства. Декрет Бормана «об охране будущего немецкой нации» описывал способность к деторождению немецких женщин как самое великое достояние Германии. Борман, которого враги называли свиньей на картофельном поле, подходил к проблеме с позиции заводчика ценных пород животных. В ходе войны от трех до четырех миллионов женщин оставались незамужними в возрасте, наиболее подходящем для деторождения. Таким женщинам позволялось становиться вторыми и третьими женами. Борману вторил Кальтенбруннер: «Все одинокие и замужние женщины моложе 35 лет, у которых еще нет четырех детей, должны произвести на свет четырех детей от чистокровных немцев. Будут они женаты или нет, не имеет значения».
Может быть, именно это вызвало у Беаты праведный гнев и заставило ее охотиться за Борманом? Она рассмеялась:
— Мне не нужно бороться за женскую эмансипацию, чтобы освободиться от воображаемых пут. Мне нравятся мужчины. У них своя роль, у нас, женщин, — своя. Нет, все произошло только потому, что я хотела больше знать об истории моей страны и очень злилась, когда люди отказывались говорить со мной об этом. Мои родители отказываются общаться со мной, заявив, что я втоптала в грязь наше доброе имя. Школьные учителя отмахивались от меня: «Зачем все это мутить?» А я продолжала спрашивать. Как могло случиться, что цивилизованная нация совершала такие ужасные вещи? И всегда мне советовали не задавать глупых вопросов. Или: «Во всем виноват Гитлер…» А потом я поняла, что Гитлер это словно… Ну, скажем, словно образ, проецируемый на экран. Без толпы он был никем. Просто больное ничтожество.
— Актерами управлял Борман?
— Именно! Нужно быть немцем, чтобы понять, как это происходило. Именно поэтому я так неудобна для своих соотечественников. Хотя подобное могло случиться где угодно. В любой стране, где мужчины обожают героику. Хотя лучше сказать — эротику. Они чувствуют ее в массовых шествиях и демонстрации власти.
— Я считаю неправильным, — продолжала она, — когда люди создают огромные тайные общества с маленькими сообществами внутри них, когда отказываются от жалости и сострадания. В какой-то степени мною движет страх, что подобное повторится. Я переживаю за женщин, но женское освободительное движение занимается лишь ничтожной толикой того, с чем стоит бороться.
…Итак, Беата Кларсфельд обнаружила, что из-за ее убеждений ее считают сумасшедшей, неуравновешенной идиоткой. Но у нее были друзья, такие же студенты и представители нового поколения интеллектуалов, которые присоединились к ней. Они отыскивали сведения о нацистах в официальных архивах, копались в документах и привлекали внимание Интерпола.
Интерпол испытывал затруднения в работе с военными преступниками, которые оказались вне зоны его юрисдикции. В некоторых странах особые подразделения Братства имели хорошие отношения с местными органами полиции. В других, особенно в Южной Америке, полиция была должником Братства и немецких заводов, от которых зависело назначение шефов полиции и политиков на управляющие должности. Но Интерполу приходилось бороться с криминальными действиями бывших нацистов и иногда для этого прибегать к нетрадиционным методам. Он спонсировал небольшие организации — например, Лигу борьбы с расовой дискриминацией. Во Франции издателя газеты или продюсера программы государственного телевидения можно было уговорить провести журналистское расследование. Многие годы Интерпол приобщал к своим досье копии докладов американских и британских разведок,
Беата Кларсфельд получала помощь от исследователей из ГДР, несмотря на то что к ней там относились отрицательно. Несколько еврейских организаций, работающих с документацией, также оказывали ей сочувствие. Она пришла к выводу, что Борман заранее выбрал маршрут отступления, а операция «Орлиное гнездо» обеспечила прикрытие для перемещения денег и документов. Беата отправилась в Южную Америку с намерением вывести Барбье на чистую воду, подняв волну общественного негодования. Летом 1972 года это вызвало во Франции еще один жаркий спор о войне, столь типичный для этой страны. Беата вернулась с доказательствами того, что Барбье — один из многих беглецов, работавших на консорциум Братства, используя фонды, созданные Крюгером и Швендом, а также огромный запас спрятанного золота.
Условия использования золотых запасов национал-социалистической партии были кратко оговорены в разделе репараций Потсдамского соглашения. Советский Союз не претендовал на золото, захваченное союзными войсками в Германии. 26 сентября 1946 года трехсторонняя комиссия по возвращению золота объявила, что определено местонахождение около 280 тонн золота. В 1972 году Интерпол оценивал стоимость этого золота в 500 миллионов долларов. Но и это огромное количество считалось лишь частью общего золотого запаса, охранявшегося людьми Бормана.
До 1964 года не было напечатано ни одного доклада о работе комиссии. Жак Руефф — французский генеральный инспектор государственных финансов, работавший в комиссии, — получил тогда запрос, подписанный президентом комиссии Джоном Уотсоном и отправленный из центрального отделения в Брюсселе. Письмо констатировало: «До настоящего времени подробности о золоте не открыты для общества ни тремя правительствами, которые являются его хранителями, ни комиссией».
Почему за двадцать лет не оказалось никакой информации? Напрашивается вывод, что комиссии было неловко говорить о своих изысканиях. К другому заключению пришел Юлиус Мадер — исследователь из ГДР, придерживающийся просоветской точки зрения. Когда в Западной Германии улеглась паника, а «холодная война» заставила общество позабыть о недавней преступной деятельности нацистов, захваченное золото вернулось в Бонн. Пропавшее золото никогда не искали, хотя было известно, что его перевозили из Италии и Испании в Южную Америку, так как западные правительства не желали создавать напряженность или ослаблять объединенный антикоммунистический фронт.
То, что приведенная выше точка зрения принадлежит коммунистам, отнюдь не лишает ее смысла. В 1972 году именно настойчивость Мадера помогла заставить западно-германские власти внимательнее отнестись к делу Бернхарда Крюгера, чей сообщник находился тогда в тюрьме Лимы.
Главному инспектору Радкин и сержанту-детективу Чатберну Скотленд-Ярд поручил поиски Крюгера и расследование, возможно, самой крупной в истории операции по подделке денег. Они приступили к делу в конце войны при помощи сотрудника американской разведки — майора Джорджа Мак Нелли. Им было известно, что были 212 профессиональных художников, граверов и печатников из нацистских лагерей смерти были мобилизованы на подделку миллионов британских купюр. Также они знали, что операция осуществляется в Альпийской крепости. У них имелась информация, что обнаружено 23 похожих на гробы ящика, в которых содержалось 60 миллионов долларов банкнотами банка Великобритании. В это время американские агенты преследовали распространителей банкнот в Южной Америке, а британские агенты обнаружили полный мешок банкнот в Лиссабоне. В ходе объединенной операции Донован и Стивенсон наблюдали за политическими изменениями в странах, входивших в зону интересов Германии, особенно в Аргентине, Бразилии и Боливии. Там щедро финансировали жестких политиков правого крыла, приверженных к профашистским идеям. Деньги явно доставлялись из Лиссабона и Цюриха. Своевременное выявление финансовых махинаций в Южной Америке позволило выследить Фредерика Швенда. Но такова уж особенность изменчивых международных союзов: когда в 1950 году в Перу все было готово к активным действиям, с политической точки зрения оказалось неразумным добиваться ареста Швенда.