Партитуры тоже не горят
Шрифт:
Тот день, когда наша героиня, двадцатиоднолетняя Клара, все-таки вышла замуж за Роберта Шумана, проводит в жизни Клары очень четкую черту, и черта эта делит жизнь на «до» и «после», причем вернуться в то, что было «до», уже совершенно невозможно. Хорошо если Клара в тот день представляла себе, какой тяжести камень она в действительности повесила себе на шею. У них с Робертом Шуманом будет восемь детей, из которых добрую половину матери предстоит пережить. Кроме того, это первый и, к сожалению, не последний случай в жизни этой женщины, когда она поставлена перед жестким выбором и вынуждена решать проблему, которая называется «оба хуже». Это не выбор между двух зол, когда нужно выбрать меньшее. Это выбор из двух утрат, которые в действительности одинаково тяжелы, и нужно выбрать, с чем
Когда Клара была беременна уже четвертым ребенком, примерно в эти же сроки возникает ее соль-минорное Фортепианное трио. Музыка, по всей видимости, наиболее точно отражающая характер автора с чисто человеческой стороны, даже, может быть, с чисто женской стороны, но ни в какой степени не соответствующая ее виртуозным возможностям как пианистки, ее темпераменту, ее мощи. Она написана так кротко, так нежно, мягко, почти по-домашнему, что очень трудно поверить, что автор этой музыки — фортепианная звезда всего XIX столетия.
Отдельная история в жизни Клары — это то, как на ее союз с Шуманом смотрели современники, ведь европейцы середины XIX века не были готовы ко многим подобным вещам. Многое им казалось совершенно диким. На тогдашнем языке это называлось «эмансипированный брак». Когда, например, Шуман, забросив свои композиторские дела, вынужден был каждую ночь вставать к плачущему грудному ребенку, то делал он это не потому, что его жена была так изнежена или просто он так ее берег, ее просто физически в этот момент не было дома, она была в отлучке, в гастрольной поездке. Клара, выйдя замуж, не стала домашней хозяйкой в привычном, добродетельном понимании этого слова, не стала наседкой, не стала печь пироги, но она отвечала за всю эту большую семью, больше половины дней в году не будучи дома. Она не сузила ни свой гастрольный репертуар, ни географию, не стала меньше играть, не стала даже меньше писать. Как она все это успевала — непонятно.
Есть еще одна история, которую принято рассказывать о Кларе Шуман и о Роберте Шумане, считалось, что она омрачала им обоим жизнь, хотя на самом деле кому больше омрачала, ему или ей, — большой вопрос. Клара Шуман никогда под фамилией Шуман не выступала. На всех афишах она называлась только Кларой Вик. Под девичьей фамилией ее все знали с раннего детства, она вышла первый раз на сцену в восемь лет, чтобы сыграть концерт Моцарта. Если посмотреть на эту ситуацию глазами Роберта Шумана, то, конечно, очень приятно быть мужем европейской знаменитости. Однако когда тебя узнают и воспринимают только как мужа своей жены, то это уже другая история. Тут даже самые элементарные, невинные вопросы могут вдруг неожиданно оказаться оскорбительными. Ужасно обидно!
Вот рассказывают, например, что в Лондоне, когда Клара играла при английском дворе (кстати, та же самая версия существует и о петербургском дворе, только там злополучный вопрос якобы задал Шуману Николай I), к Шуману подошли и спросили: молодой человек, ну а вы что же? Вы тоже музыкант? Последним среди коронованных особ, кто задал Шуману этот глупый вопрос, был голландский король. Это было во время визита Роберта и Клары в Амстердам в феврале 1854 года. Но удивительнее всего то, что на многих своих тогдашних гастролях Клара играла Фортепианный концерт ля минор самого Роберта Шумана, ей подаренный и посвященный. Последним из подарков Роберта Шумана Кларе — это его Концертное allegro опус 134 для фортепиано с оркестром. Шуман, по обыкновению, написал его очень быстро, буквально за пару дней. 12 сентября был день их свадьбы, а 13-го — день рождения Клары.
Получать такие бесценные подарки конечно же приятно, и это является уникальным свидетельством того, как вообще могут складываться чисто человеческие, личные отношения между двумя музыкантами такого уровня. Однако, сравнивая свою собственную музыку (Трио соль минор), написанную одновременно, например, с шумановским Фортепианным трио, Клара записывает в дневник: «Наверное, все-таки женщина не должна сочинять музыку. Но если это правило так жестко
Но прежде она успевает написать для знаменитого, хотя тогда еще очень молодого скрипача Йозефа Иоахима Три романса опус 23. Музыка очень простая, очень домашняя, но в ней есть скрытая энергия и скрытый смысл, который не сразу прослушивается, не сразу открывается. В жизни автора это довольно спокойный период. Летом и осенью 1853 года они с Шуманом занимают большой дом на Билькерштрассе, 11 в городе Дюссельдорфе. Дети и муж, слава Богу, здоровы, тревожных ноток в дневниках Клары в это время очень мало.
В том же самом 1853 году, когда написаны эти Три романса, в дюссельдорфском доме Шуманов происходит еще одно событие. Хозяева его жили, как известно, очень уединенно, поскольку Роберт Шуман всего боялся, и круг знакомых, круг близких друзей был очень узок. Но в этот круг попадает еще один человек: трогательный, наивный юноша, который к Шуману пришел из Гамбурга. Его имя Иоганнес Брамс. Это стало началом самой спорной истории в жизни нашей героини, а кроме того, началом длинной серии ее новых отражений в музыкальных зеркалах XIX столетия. Брамс сразу пишет Вариации на тему Роберта Шумана и посвящает их Кларе Шуман, но это только эпизод. Между ними пробегает какая-то электрическая искра, но это очень не похоже на любовь, по крайней мере в том смысле, в каком о ней слагают песни, пишут книги, снимают фильмы. Никаких перспектив, никаких надежд ни с той, ни с другой стороны не видно. В самом деле, взрослая женщина с восемью детьми, без пяти минут вдова, сидящая постоянно на чемоданах с ворохом европейских ангажементов, и двадцатилетний хрупкий юноша с почти девичьим лицом и подростковыми петухами в голосе. Но между ними с этого момента и до конца жизни на самом деле существует некое подобие телепатической связи. Клара начинает управлять всеми важными событиями в жизни Брамса, причем совершенно независимо от того, на каком расстоянии они друг от друга находятся. Клара всю жизнь винила себя за то, что Брамс так и остался холостяком. А его собственные чувства, которые не проходили десятилетиями, совершенно недвусмысленно им же самим описаны. Это состояние юноши в синем фраке и желтом жилете, который застрелился, — гётевского Вертера.
Тень Клары Шуман мелькает еще в очень многих партитурах Брамса, но ее точные очертания, обстоятельства, ракурсы уже, к сожалению, восстановить невозможно. В 1887 году Брамс утопил в Рейне всю их переписку. Что осталось? Только музыка. Когда Брамс ехал на похороны Клары во Франкфурт-на-Майне, он то ли задумался слишком глубоко, то ли поезда перепутал, в общем, он пропустил пересадку и проститься с ней на кладбище не успел. Он пришел, когда гроб уже опускали в могилу. Но Брамс простился с Кларой иначе. Она умерла 20 мая 1896 года. Примерно за две недели до этого, 7 мая (кстати, в свой последний день рождения), Брамс заканчивает Четыре строгих напева на тексты Священного Писания. И из его письма дочери Клары, Евгении, известно, что это не только последнее законченное сочинение Брамса, но и последнее из отражений Клары в зеркалах брамсовской музыки. Там есть такие слова: «О смерть! Как горька, как горька ты для человека, который хочет жить, у которого много дел, устремлений. Но для того, кто устал и хочет покоя, какое ты облегчение».
По Кларе Шуман многие тоскуют и сегодня. С января 2002 года в Германии вышла из обращения синяя банкнота достоинством сто марок, на которой была изображена вечно юная и прекрасная Клара. Новый век, новые цены, новые ценности. Композиторское искусство или ремесло — дело довольно жесткое и даже злое. Здесь каждый за себя, здесь нет галантных кавалеров и прекрасных дам, и ценность написанного измеряется не личным обаянием сочинителя или сочинительницы, а только по гамбургскому счету смыслом самой музыки — сколько в ней информации и чувства, опыта и живого человеческого переживания.